Ловушка нелигитимности
Декабрьские протестные выступления содержат в себе
гораздо больше, чем минимальное требование честных выборов, которое вынесено в
их девиз. Легко видеть, как подлинный мотив протестов прорывается из-за
скромных поначалу целей.
Вышедшие 5 декабря на Чистые пруды негодовали из-за
конкретных фальсификаций в день выборов. 6 декабря на Триумфальной площади к
этому добавилось возмущение репрессивным аппаратом государства. 10 декабря под
сомнение было поставлено уже всё выборное законодательство вместе со счётной
машиной. Ещё через две недели главной мишенью митингующих стал человек,
претендующий на представительство национальных интересов.
Несложно предсказать, что основным мотивом акций 4
февраля станет недоверие будущему главе государства. К этому моменту ещё не
успеет произойти голосование, и не случатся предполагаемые фальсификации, не
будет известно, сколько понадобится туров и как поведут
себя конкуренты – а будущий триумфатор уже получит чёрную метку. Системе будет
отказано в праве выбрать себе главу по действующим в
этой системе законам и при помощи набранного по этим законам аппарата. Неважно,
что все прекрасно знают, как этого главу зовут – его избрание будет
соответствовать действующему моральному и правовому порядку, а значит,
оправданно с точки зрения этого порядка. Следовательно, под ударом оказывается
сам порядок.
То, что действующий порядок оказался
охвачен пожаром нелегитимности, позволяет
предположить дальнейшее развитие событий и сделать некоторые практические
выводы.
1. Непризнание сложившегося порядка и требование его
замены новым порядком представляет собой требование революции. Эта революция
носит моральный характер и уже давно разворачивается внутри каждого, кто ощутил
неприемлемость навязываемых средой этических решений и пришёл к их отрицанию.
То, что она вырвалась наружу, стало естественным следствием неспособности
человека бесконечно существовать в условиях нулевой моральной плотности. В
обстоятельствах, когда история обещает остановиться на двенадцать лет, разумно
ожидать либо волны эмиграции, либо волны революции.
2. Содержание революции определяется её субъектом,
становление которого происходит сегодня. Для понимания того, что собой
представляет этот субъект, и что привело к его возникновению, полезно обратить
внимание на ту оптику, которая как раз не позволяет его увидеть. Как ни
странно, точка зрения, с которой протестное движение представляется всего лишь
толпой рассерженных горожан, столь разобщённой, что в ней попросту не с кем
разговаривать, может сказать многое об этом движении. Потому что движение как
раз и несёт в себе протест против политики сегрегации и сегментации, которая
признаёт лишь частные и узкогрупповые интересы, протест против индивидуального
шантажа («А ты готов променять стабильность и достаток на…?»).
Революция направлена против диссоциации, создающей удушливую атмосферу
враждебности, подозрительности и безразличия, навязывающей своекорыстие и обман
в качестве единственно разумных решений.
В конечном счёте, движение стало реакцией на уверенность
в том, что никакое движение невозможно, и объединилось против убеждённости в
том, что невозможно никакое единство. Весьма показательно, что режим не относится
всерьёз к требованиям честности и не видит никаких интересов там, где
отсутствуют «особые», сепаратные интересы. Если смотреть с позиций режима, то
можно договариваться о том, чтобы поделиться властью и ресурсами с отдельными
группами влияния, но невозможно разговаривать с людьми, которые всерьёз требуют
честных выборов – в этой логике такие люди просто невменяемы. Однако именно
этой разъединяющей перспективе революция сегодня отказывает в легитимности.
2. Ситуация, когда люди выходят на улицу с революционными
требованиями и при этом уверяют, что не хотят больше никаких революций, говорит
не только о том, что лицом протеста сегодня стали цивилизованные граждане, у
которых вызывает отвращение мысль о насилии. Важнее другое:
поскольку внятной альтернативы существующему порядку пока не обозначено,
протестанты разрываются между нелегитимным режимом и угрожающим вакуумом внелегальности, который открывается по ту сторону режима.
Это вполне характерно для динамики революции: Виктор Цой,
который идеально чувствовал её драматургию и потому теперь вновь стал её
голосом, закончил свой революционный гимн словами «И вдруг нам становится
страшно что-то менять».
Однако те, кто видит решение в том, чтобы требовать смены
нелегитимной власти, «оставаясь строго в рамках правового поля», в буквальном
смысле не понимают, что говорят. И дело здесь не в том, что нет никакого
единого правового поля (с одной стороны, право на мирные собрания гарантировано
как Конституцией РФ, так и Европейской конвенцией о защите прав человека, а с
другой – это право фактически отобрано, так как поставлено федеральным законом
в зависимость от решений исполнительной власти). И даже не в том, что правовое
поле на самом деле постоянно переопределяется под влиянием политической
ситуации (когда заявленная численность митинга превышается на несколько тысяч
человек, организатор митинга получает за это пятнадцать суток ареста; но этого
не происходит, когда заявленная численность превышается на десятки тысяч).
Австрийский правовед-позитивист Ханс Кельзен, известный своей приверженностью правовым
процедурам, указывал, что единственным ограничителем легитимности порядка
является его действенность. Полное соблюдение всех норм права способно только
укрепить легитимность правового порядка. Напротив, революция как окончательная делегитимация исходного порядка с необходимостью
предполагает совершение действия, не предполагавшегося этим порядком.
Это, разумеется, не влечёт за собой призывов ни к
насилию, ни к полному игнорированию норм существующего права – напротив,
наибольшего успеха в последние годы удавалось достигать как раз мирным
протестным движениям. Однако насилие не следует путать с гражданским
неповиновением. Гражданское неповиновение – это принципиально ненасильственное
поведение, которое в корне отличается от обычного преступления тем, что
осуществляется не в собственных интересах действующего, а в интересах группы
или всего сообщества. В коллективных формах оно позволяет снижать вероятность
открытого насильственного конфликта и при этом парализует действенность
порядка. Как отмечала Ханна Арендт,
гражданское неповиновение лучше всего обнаруживает нелегитимность
системы и её дезинтеграцию. Неслучайно событием, которое легло в основание
нынешнего протестного движения, стал несогласованный (в его фактической
численности) митинг 5 декабря и последовавший за ним несогласованный мирный
марш, участников которого задержали и осудили именно за неповиновение
требованиям полиции. Ничто не разрушает легитимность системы так, как попытки
отобрать право на гражданское неповиновение.
3. Как оценить запас легитимности системы? Очевидно, что нелегитимность невозможно измерить ни социологическими
опросами, ни выборами. Массовость протестов, их устойчивость, а также
распространённость служат косвенными индикаторами, однако никакого порогового
значения, разумеется, не существует. Возможности системы находить
дополнительные источники легитимности сильно ограничены. Однако до
момента фактического низложения существующий порядок продолжает черпать
легитимность из собственной действенности. Поэтому если системе удастся,
используя установленные ей законы, привести к присяге президента, то её
легитимность может парадоксальным образом одновременно и упасть, и вырасти.
Она, разумеется, упадёт в глазах тех, кто уже сегодня считает будущие выборы
нечестными, но возрастёт в глазах самой системы. В конечном счёте, вопрос о
легитимности решается эмпирически – если предусмотренную порядком процедуру
удалось осуществить, то можно попытаться объявить выборы «заигранными». Это
наверняка не удастся, однако приведёт к дальнейшему расхождению сторон в оценке
ситуации, которое и без того велико.
Нелегитимность не может просто
испариться. В рамках действующего порядка по определению не содержится средств для её устранения. Это не значит, что появившийся
революционный сценарий непременно будет реализован до конца. Однако ситуация
должна получить какое-то разрешение – посредством революции, coup d’État, объявления
чрезвычайного положения или иного способа устранения источника делегитимации. Поэтому не стоит ожидать, что возникший
кризис легитимности можно легко снять исключительно путём переговоров: трудно
найти решение проблемы совместно с партнёром, который не понимает, что
представляет собой часть проблемы. Выдвинутые митингами требования настолько же
просты, насколько невыполнимы, ведь любое из них, будучи исполненным, грозит
дискредитировать всю систему. Даже выбор мелких стрелочников с их публичным
наказанием не только приведёт к разрушению ключевого механизма ответственности
перед начальником, но и станет фактическим признанием системой собственной нелегитимности. Трещина внутри системы гораздо опаснее
возмущения десятков тысяч на площадях – но трещина неизбежно возникнет, а где
она пройдёт и кто ей воспользуется, во многом зависит
от того, какая политическая альтернатива будет предложена революцией.
Оригинал этого материала
опубликован в Русском журнале.
