Милосердие или слабость?
Новости с Кавказа вновь всё больше
напоминают фронтовые сводки. Впрочем, судя по всему, для большинства населения
такое чередование от бодро-жизнерадостных повествований об успехах и
перспективах превращения края в горнолыжный рай для туристов до грозных уверений
о заслуженной каре для продолжающих сопротивляться бандитов стало уже чем-то
привычным. Тем более, что практически всегда в информационном потоке
проскальзывает и неизменная бравурная нотка — ну, например, президент (пока ещё
не имам) Кадыров, лично возглавляющий спецоперации по борьбе с бандитами.
Кажется порой, что
разворачивающиеся на Кавказе события всё больше напоминают первую, почти
полузабытую Кавказскую войну, продлившуюся без малого 50 лет, с 1816 по 1864
год. Да эта война стала для России целой эпохой, выросло поколение, привыкшее к
донесениям об очередных бесчинствах «немирных горцев». С другой стороны, не
могло не произойти и некого привыкания к этой затянувшейся военной кампании,
которая практически не затрагивала интересы подавляющего числа жителей России
девятнадцатого столетия.
Конечно, схожесть эта не так уж
велика. Если подданный Российской империи, не имеющий родственников, служащих в
армии, и не проникшийся желанием переселиться на благодатные равнины
Ставропольского края, действительно мог прожить жизнь, не сталкиваясь с
проявлениями далёкой войны, то наши современники лишены такой привилегии. Нашим
предкам и в страшном сне не могли присниться отряды горцев, тайком пробравшиеся
в Москву и учинившие там кровавую вакханалию. Жителю столицы, прогуливавшемуся
по изобильным торговым рядам, не было нужды держать в сознании возможность
внезапного взрыва посреди толпы. Да и самим вайнахам подобное не могло даже и в
голову прийти.
Такая вот плата за глобализацию,
прогресс и развитие.
Но всё же почему бы и не извлечь
некоторые уроки от этой давно прошедшей войны и попытаться опровергнуть
печальное утверждение немецкого философа, гласящее, что «история учит только
тому, что она никого, ничему и никогда не научила»?
Ещё со времён первой чеченской
кампании, начавшейся в 1994 году, в обществе и в политике государства можно
наблюдать противостояние двух точек зрения на наиболее оптимальный вариант
решения чеченского вопроса.
Первый можно рассматривать как
сверхжёсткий. Здесь и восхищение Сталиным, принявшим решение о депортации всего
населения Чечни, вкупе с сожалением о пересмотре его в дальнейшем. И призывы
огородить территорию Чеченской республики бетонной стеной с колючей проволокой
наверху. Ну и как апофеоз — предложение решить проблему с помощью нескольких
ядерных бомб. Пускай последнее никогда и не могло всерьёз рассматриваться на
государственном уровне по множеству причин, но то, что у многих россиян
подобная идея не вызывала отторжения — это факт.
Второй вариант предлагает видеть
путь к прекращению новой бесконечной войны в милосердии. Амнистии, привлечение
бывших боевиков к управлению регионом, уступки по целому ряду вопросов, дотации
из федерального бюджета способны привести к умиротворению мятежного края,
вписать его в единое политическое пространство с остальной Россией, заставить
отказаться от мести и попыток повышения своего благосостояния за счёт таких
привычных молодецких подвигов, как похищение людей, торговля оружием и
наркотиками.
Вряд ли кто-нибудь будет возражать,
что второй вариант выглядит предпочтительнее — добиться мира, не пролив при
этом крови, наверняка было бы идеальным решением проблемы. Настораживает лишь
одно. А понимают ли власть предержащие смысл такого, казалось бы, простого
слова, как милосердие? Не путают ли они его совсем с другим понятием? Со
слабостью?
Вот здесь мы и можем обратиться к
опыту Кавказской войны позапрошлого века, дабы понять, а что же это такое —
милосердие, и когда и как надо его проявлять.
Наверное, никто не будет спорить,
что во многом затянутость кавказской кампании объясняется деятельностью всего
лишь одного человека. Это знаменитый Шамиль, ставший имамом в 1835 году и
сумевший поднять на борьбу с русскими едва ли не всю Чечню, а также
значительную часть Дагестана. Отрядам мятежного имама неоднократно сопутствовал
успех, оборачивавшийся для русских солдат кровавыми расправами и
многочисленными жертвами.
7 февраля 1840 г. горцы овладели
фортом Лазаревым и истребили всех его защитников; 29 февраля та же участь
постигла укрепление Вельяминовское. Чеченцы не ограничивались вытеснением
русских собственно из Чечни, они пытались поставить под угрозу основные
коммуникации России на Северном Кавказе, обеспечивающие связь с Грузией,
которая, что бы сейчас ни пытались выдумать историки Саакашвили, сама добилась
после неоднократных просьб вхождения в российское подданство, не желая и дальше
служить предметом соперничества и площадкой для выяснения отношений между
Персией и Османской империей.
В своих набегах чеченцы едва не
овладели Моздоком, порой полностью вынуждали прекратить передвижение по
Военно-Грузинской дороге. Шамиль лично возглавлял штурм Назрани. В 1842 году
после поражения под аулом Дарго отряда генерала Граббе, потерявшего почти две
тысячи солдат, орудия и весь обоз император Николай подписывает указ,
запрещавший на 1843 год проведение наступательных операций на Кавказе и
предписывавший ограничиться обороной.
Это всего лишь несколько примеров,
позволяющие показать, что Шамиль был врагом № 1 для России — если не в
общегосударственном масштабе, то на Кавказе вне всякого сомнения.
В дальнейшем война шла с переменным
успехом. Новый главнокомандующий русскими войсками на Кавказе князь Барятинский
проводил очень планомерную и последовательную политику по лишению горцев Шамиля
ресурсной базы. В лесах по всем направлениям были прорублены широкие просеки;
масса враждебного населения Чечни доведена до необходимости покориться и
выселиться на открытые места, под государственный надзор. Основывались
многочисленные казачьи станицы, позволяющие войскам иметь поддержку местного
населения.
Окончательно звезда Шамиля
закатилась после Крымской войны. Несмотря на поражение России и уступки,
сделанные ей в пользу Англии и Франции, стало ясным, что Турция не сможет
оказать горским народам сколь-нибудь существенную поддержку.
В августе 1859 года Шамиль был
блокирован в своём последнем убежище ауле Гунибе и после четырёхдневного
сопротивления вынужден был сложить оружие. Окончательное усмирение Кавказа
продолжалось ещё несколько лет, но нас больше интересует судьба пленённого
имама.
Несмотря на то, что горцы никогда
не признавались царским правительством за равноправную воюющую сторону и
рассматривались скорее как мятежники, никому не пришло в голову оспаривать
правомерность для Шамиля статуса военнопленного. Спустя всего лишь несколько
лет, при подавлении польского восстания, правительство будет далеко не так
добросердечно.
Шамиль удостоился аудиенции у
императора Александра II, высочайшим указом которого местом жительства для
давнего врага России была определена провинциальная Калуга. Разумеется, это
была ссылка, но вряд ли можно назвать её чересчур суровым наказанием.
Сохранились старинные литографии, изображавшие Шамиля и его близких сидящих на
театральном представлении, не снимая своих высоких шапок. По воспоминаниям
современников, чеченцы всегда были желанными гостями на всех светских
мероприятиях. Жители Калуги явно гордились, что именно их городу выпала честь
стать местом содержания столь любопытного ссыльного.
В августе 1866 года в парадной зале
Калужского губернского дворянского собрания Шамиль вместе с сыновьями
Гази-Магомедом и Магомедом-Шапи принес присягу на верноподданство России.
Спустя 3 года высочайшим указом Шамиль был возведен в потомственное дворянство.
Контроль, правда, сохранялся, но император выполнил просьбу Шамиля и разрешил
ему переменить место жительства на Киев, обладающий более мягким климатом.
А уже в 1870 году Шамиль получает
разрешение на паломничество в Мекку, где после завершения хаджа он и умирает.
Вот вам пример истинного
милосердия. Многолетний враг, человек ведший с Россией долгую, кровопролитную
войну, наконец-то оказался в полной власти своих противников. Как уже
говорилось выше, статус военнопленного и соответствующие нормы обращения по
отношению к Шамилю были весьма сомнительны. То есть, если бы мятежный имам был
отправлен в казематы Петропавловской крепости или даже казнён, это, скорее
всего, не вызвало бы удивления ни у самих чеченцев, ни у так называемого
мирового сообщества, которое отнюдь не церемонилось с теми, кто возглавлял
национально-освободительные движения в европейских колониях. Взять то же самое
сипайское восстание в Индии, подавленное англичанами с крайней жестокостью.
Однако вместо этого Шамиль и его
близкие были окружены почётом и уважением. Такое решение несомненно должно было
произвести сильное впечатление не только на российскую общественность, но и в
первую очередь на самих чеченцев. Помиловать опасного врага может только тот,
кто чувствует за собой силу, кто не боится оставить бывшего неприятеля в живых.
И если уж русские не побоялись сохранить жизнь даже такому человеку, как
Шамиль, то значит они действительно ничего не боятся. Разумеется, кроме
милосердия, мы можем увидеть в этом решении российского правительства и
государственную мудрость, согласно которой живой Шамиль гораздо удобнее, чем
погибший в застенках и способный превратиться в символ нового газавата.
Случай с Шамилем был, несомненно,
самым ярким, но далеко не единственным. Очень скоро множество знатных чеченцев
отправляют своих детей на учёбу в Россию, в основном в военные учебные
заведения, и новое поколение вайнахов становится равноправными членами
российской элиты, которых никто не попрекает участием их отцов в войне против
России.
Вместе с тем российским
правительством в Чечне проводилась достаточно жёсткая политика, направленная на
искоренение любой конкуренции единой государственной власти. Никто не собирался
предоставлять населению Кавказа особых привилегий или делать возможным
ситуацию, при которой законы шариата оказывались важнее законов Российской
империи. Российские власти не проводили политику ориентации на один или
несколько особо приближённых тейпов, которые в обмен на режим особого
благоприятствования могли бы контролировать всех своих соплеменников. Все чеченцы
считались абсолютно равноправными подданными российского государства.
Как мы видим, власть в России в XIX
веке оказалась намного более просвещённой, не согласной идти на поводу у
отдельных феодальных князьков. Понятно, что россияне той эпохи не могли себе
представить ситуацию, при которой не только Шамиль, но даже его родственники
или ближайшие сподвижники могли бы получить какую-либо возможность участвовать
в управлении Кавказом.
А если бы, не дай Бог, такое всё же
произошло, то дальнейшее развитие событий довольно легко представить. Чеченцы
усмотрели бы в этом признаки явной слабости России, которая не способна
решиться на жёсткие меры и противостоять врагу. Рано или поздно соблазн
сбросить с себя эту слабую власть оказался бы слишком велик, что, несомненно,
привело бы к новому витку противостояния на Кавказе.
В современной России мы видим
целенаправленное запутывание народа, стремление смешать в его сознании два
таких абсолютно разных понятия — слабость и милосердие.
Сейчас любой, кто осмеливается
выразить несогласие с политикой государства в отношении Чечни или её
президента, сразу же записывается в длинный список националистов, фашистов, да
и просто садистов, которые, видимо, не могут спать спокойно, пока маленький, но
гордый чеченский народ не будет полностью уничтожен.
Но ведь это абсолютно не
соответствует истине. Большинство людей, которые выступают против
складывающегося в России режима экстерриториальности Чечни, вовсе не горят
желанием устраивать кровавые чистки. Я думаю, вряд ли найдётся много желающих
разбираться в бурном прошлом Рамзана Кадырова и выяснять, сколько именно
русских солдат убил он или его отец. Русские готовы проявить милосердие, но не
хотят проявлять слабость, которая неизбежно приведёт к эскалации нового
конфликта. Назначение на пост президента сына одного из весьма одиозных лидеров
чеченского повстанческого движения никогда не будет рассматриваться чеченцами
иначе, чем проявление слабости и страха. Ну а что надо делать со слабыми —
понятно. Рабство, выплата дани и полная покорность новым хозяевам. Именно так
воспринимает сегодняшнюю реальность и большинство россиян.
Казалось бы, после совсем недавнего
мира в Хасавюрте это должно быть ясно как никогда. Но, увы — власть, видимо,
готова дважды наступить на одни и те же грабли. А может, Гегель был
действительно прав? Не учит история ничему — и изучение её всего лишь занятная
«игра в бисер», неспособная помочь избежать ошибок в настоящем?
Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.
