О любви и вечной женственности

Женское
начало – носитель жизненных потенций, мужское же начало – активное, деятельное.
Поэтому жен­щи­на из­на­чаль­но со­дер­жа­тель­нее муж­чи­ны. Она пре­ис­пол­не­на
жиз­нью, ни­че­му не слу­жа то­таль­но, ни­че­му пол­но­стью не при­над­ле­жа
(кро­ме как воз­люб­лен­но­му), в то же вре­мя она всему открыта. Ми­мо­лет­ный
взгляд, лег­кое по­пут­ное ка­са­ние ко­гда-ни­будь всплы­ва­ет как глу­бо­ко
пе­ре­жи­тое, про­чув­ст­во­ван­ное до су­ти. Если нежно приобщиться к
душевному миру женщины, то могут открыться та­кие пе­ре­жи­ва­ния, со­стоя­ния
и мыс­ли, ко­то­рые, ка­за­лось бы, не име­ют ис­точ­ни­ка в её жиз­нен­ном опы­те.
Жен­щи­на су­ще­ст­ву­ет экс­та­ти­че­ски – вы­хо­дя за соб­ст­вен­ные пре­де­лы:
одновременно и здесь и там, и вхо­дит в мир, и вне его. Многое из
того, что муж­чи­на дос­ти­га­ет на­пря­жё­нной работой, жен­щи­не при­су­ще по
ес­те­ст­ву.

Жен­ские по­лу­дрё­ма
и грё­зы при­кры­ва­ют глу­бин­ные пре­вра­ще­ния. Жен­ский опыт ока­зы­ва­ет­ся
боль­шей ча­стью со­кры­тым и мо­жет от­крыть­ся толь­ко лю­бов­но­му, но не
рав­но­душ­но­му или снис­хо­ди­тель­но­му муж­ско­му взгля­ду. Жен­ст­вен­но­сти
свой­ст­вен­на сво­его ро­да за­об­раз­ность. Не­пре­рыв­но ме­няю­щие­ся
об­лик и об­раз по­ве­де­ния – не пус­тые мас­ки, а зар­ни­цы глу­бо­ких ду­шев­ных
пре­вра­ще­ний. Жен­щи­на глу­бин­нее и сво­бод­нее муж­чи­ны в той сте­пе­ни,
в ка­кой ме­нее ин­ди­ви­дуа­ли­зи­ро­ва­на. Жен­щи­на по­то­му и ме­ня­ет так
лег­ко свой об­лик и от­да­ёт­ся внеш­ней фор­ме, что сущ­ность её сво­бод­на в
том смыс­ле, что не име­ет стро­гой внут­рен­ней фор­мы.

Подлинно
творческий акт объединяет в себе мужское и женское начала, ибо собственно
творчество есть деятельное преобразование, оформление (исходящее от мужского)
материи (носителем потенций которой является женское). Поэтому муж­чи­на – слу­жи­тель,
в том чис­ле и пред веч­ной жен­ст­вен­но­стью. Жен­щи­на же – ал­тарь слу­же­ния,
по­это­му ес­те­ст­вен культ жен­ст­вен­но­сти. Мис­сия муж­чи­ны в том, что­бы
в люб­ви и че­рез лю­бовь, че­рез со­еди­не­ние сер­дец дать вы­ход внут­рен­не­му
на­пря­же­нию жен­ско­го на­ча­ла, офор­мить его, в том чис­ле и в твор­че­ст­ве.
Ци­низм и вы­со­ко­ме­рие по от­но­ше­нию к жен­щи­не ума­ля­ют дос­то­ин­ст­во
муж­чи­ны. Культ же пре­крас­ной жен­ст­вен­но­сти и слу­же­ние жен­щи­не
воз­ве­ли­чи­ва­ют мужчину.

Жен­щи­на – хра­ни­тель­ни­ца
и да­ри­тель­ни­ца жиз­нен­ных со­кро­вищ – ин­туи­ций – не­по­сред­ст­вен­но­го
по­сти­же­ния идеа­ла. Рас­по­ря­ди­тель жиз­нен­ных средств – муж­чи­на,
и от­то­го, как он ими рас­по­ря­дит­ся, бу­дет оп­ре­де­лять­ся все­кос­ми­че­ская
судь­ба. Муж­чи­на в от­ве­те за это пе­ред Бо­гом. Муж­чи­на ре­ша­ет, во­пло­ща­ет
и от­ве­ча­ет. Но плод он дол­жен по­лу­чить из рук жен­щи­ны как сво­бод­ный
лю­бов­ный дар, а не как за­вое­ван­ное и узур­пи­ро­ван­ное. В этом – пер­вое
ус­ло­вие ис­тин­но­сти вся­ко­го вы­бо­ра и дей­ст­вия. И здесь – ис­точ­ник
тра­ги­че­ских за­блу­ж­де­ний куль­ту­ры, ци­ви­ли­за­ции, ис­то­рии.

Муж­чи­на –
де­ла­тель на аре­не ис­то­рии. Но дея­тель­ность мо­жет стать творческой толь­ко
при осу­ще­ст­в­ле­нии муж­чи­ной мис­сии кос­ми­че­ско­го ры­цар­ст­ва. Бла­го­склон­ный
взгляд Пре­крас­ной Да­мы ос­ве­ща­ет по­ле под­ви­гов ры­ца­ря.
Её при­сут­ст­вие в ка­ж­дом мгно­ве­нии и в ка­ж­дом по­ступ­ке – ис­точ­ник
сил и обя­за­тель­ное ус­ло­вие ис­пол­не­ния ры­ца­рем мис­сии за­щит­ни­ка,
ох­ра­ни­те­ля и со­зи­да­те­ля. Вне жен­ско­го на­ча­ла или во­пре­ки ему доб­ле­ст­ные
ла­ты за­щит­ни­ка об­ра­ща­ют­ся в мерт­вен­ный панцирь ду­ши, и муж­чи­на ста­но­вит­ся
не ры­ца­рем-ох­ра­ни­те­лем и твор­цом, а раз­бой­ни­ком – раз­ру­ши­те­лем
кос­ми­че­ско­го по­ряд­ка.

По­тен­ци­аль­ность
и пас­сив­ность при­ро­ды жен­щи­ны оз­на­ча­ет, что она не пред­на­зна­че­на к
су­гу­бо дея­тель­ной, функ­цио­наль­ной ро­ли. Но лож­ный ход ис­то­рии на­вя­зы­ва­ет
ей функ­цио­ни­ро­ва­ние, к ко­то­ро­му она ока­зы­ва­ет­ся не­под­го­тов­лен­ной
по сво­ему ес­те­ст­ву. Муж­чи­на, бу­ду­чи при­ро­ж­ден­ным дея­те­лем, спо­со­бен
ос­та­вать­ся от­стра­нён­ным и не ото­жде­ст­в­ля­ет­ся с функ­ци­ей служ­бы,
в чем ус­ло­вие её пло­до­твор­но­сти. Жен­щи­на же то­нет всем сво­им су­ще­ст­вом
в дея­тель­но­сти лю­бо­го ро­да, в ко­то­рую она ока­за­лась втя­ну­та во мно­гом
по ви­не муж­чи­ны. Жен­щи­на не ро­ж­де­на управ­лять об­ще­ст­вен­ной, тех­ни­че­ской,
се­мей­ной или иной сис­те­мой. От­то­го так страш­ны и без­жа­ло­ст­ны (но и
жал­ки) жен­щи­ны при ка­кой-ли­бо служ­бе – стрем­ле­нии ис­пол­нить функ­цию.

Со­вре­мен­ная
ци­ви­ли­за­ция во мно­гом соз­да­на при по­дав­ле­нии жен­ской при­ро­ды. Обор­ва­на
связь не только с источниками духовности, но и с инстанцией не­се­ния пло­ти.
Че­ло­век-муж­чи­на за­ко­вал зем­лю в сталь, рвёт­ся под зем­лю, в кос­мос, го­тов
рас­ще­пить ос­но­вы ми­ро­зда­ния, вне­дрить­ся в ха­ос, толь­ко что­бы сбе­жать
от тяг­чай­ше­го бре­ме­ни муж­чи­ны-твор­ца.

Муж­чи­на
гор­дит­ся тем, что твор­цы толь­ко муж­чи­ны и что су­ще­ст­ву­ет
толь­ко муж­ская куль­ту­ра. Он не хо­чет за­ме­чать то­го, что жен­щи­на
боль­ше по­гру­же­на в экс­та­ти­че­ское. Да и куль­ту­ра – не муж­ская, а му­же­ско-жен­ская.
Муж­ская мис­сия ис­пол­ни­ма толь­ко, по­сколь­ку она со­вме­ст­на с жен­ской
и пред­сто­ит пе­ред нею, рав­но как и на­обо­рот. У ка­ж­до­го на­ча­ла своё
пред­на­зна­че­ние, но ис­пол­не­ние его воз­мож­но толь­ко со­вме­ст­но. Жен­ское
– рас­кры­ва­ет­ся и ода­ря­ет толь­ко по муж­ско­му зо­ву. Муж­ское со­зи­да­ет
и оформ­ля­ет толь­ко в свя­зи с жен­ским. В ис­то­ри­че­ской куль­ту­ре чис­то
и ис­клю­чи­тель­но муж­ско­го столь­ко, сколь­ко в ней лож­но­го.

«В жен­ской
по­ло­ви­не че­ло­ве­че­ско­го ро­да за­клю­че­ны ве­ли­кие си­лы, во­ро­чаю­щие
ми­ром. Толь­ко не по­ня­ты, не при­зна­ны, не воз­де­ла­ны они, ни ими са­ми­ми,
ни муж­чи­на­ми, и по­дав­ле­ны, гру­бо за­топ­та­ны или при­свое­ны муж­ской
по­ло­ви­ной, не умею­щей ни вла­деть эти­ми ве­ли­ки­ми си­ла­ми, ни ра­зум­но
по­ви­но­вать­ся им, от гор­до­сти. А жен­щи­ны, не уз­на­вая сво­их при­род­ных
и за­кон­ных сил, втор­га­ют­ся в об­ласть муж­ской си­лы – и от это­го вза­им­но­го за­хва­та –
вся не­уря­ди­ца» (И.А. Гон­ча­ров).

О люб­ви

Лю­бовь –
это встре­ча сер­дец на не­бе­сах, при­хо­дя­щая на зем­лю со­при­ча­сти­ем,
сожи­тием, со­рас­кры­ти­ем друг дру­гу. Это лю­бов­ное со­еди­не­ние
душ и тел воз­люб­лен­ных. «Тай­на люб­ви в том, что она свя­зы­ва­ет ве­щи,
ка­ж­дая из ко­то­рых, как та­ко­вая, мог­ла бы су­ще­ст­во­вать и, всё же, не
су­ще­ст­ву­ет и не мо­жет су­ще­ст­во­вать без дру­гой» (Ф. Шел­линг). Акт
люб­ви не де­лит­ся, а при­сут­ст­ву­ет в ка­ж­дом мгно­ве­нии. Во взгля­де,
при­кос­но­ве­нии, со­вме­ст­ном при­сут­ст­вии в бы­тии, в со­вме­ст­ном ухо­де
от су­ще­го – во всём этом пол­но­та люб­ви. Лю­бовь всё жи­во­тво­рит. В ин­тим­ной
бли­зо­сти лю­бя­щих серд­ца со­еди­ня­ют­ся и ду­ши трепещут. Лю­бовь – это
пол­но­та встре­чи лич­но­стей. На не­бе от­ра­жа­ет­ся не штамп го­су­дар­ст­ва
и да­же не вен­ча­ние. Сам факт люб­ви – из дру­гих ми­ров и от­ра­жён на не­бе­сах.
По-на­стоя­ще­му са­кра­лен толь­ко акт люб­ви.

Лю­бовь – це­ло­куп­ная
встре­ча-дар-от­да­ва­ние: ду­хом, ду­шой и те­лом, ко­гда серд­ца со­при­кос­ну­лись.
Лю­бовь – не толь­ко чув­ст­во, но и но­вый мо­дус лич­но­сти – новый спо­соб
су­ще­ст­во­ва­ния, вид и ха­рак­тер бы­тия. В люб­ви лич­ность впер­вые про­сы­па­ет­ся
как та­ко­вая. Час­тич­ное не есть лю­бовь. Лю­бовь – связь, но не толь­ко по­ло­вая,
со­еди­не­ние, но не толь­ко душ, от­кро­ве­ние не толь­ко друг другу, а со­вме­ст­но
– пред ли­цом Бо­га и к ми­ру. Ко­гда час­тич­ное, оп­рав­дан­ное са­мо по се­бе,
пре­тен­ду­ет на подмену люб­ви – это ис­ка­же­ние подлинной при­ро­ды. По­ло­вые
от­но­ше­ния без люб­ви во имя дол­га или по­хо­ти — толь­ко встре­ча без­ли­ких
по­лов: се­рая, буд­нич­ная, вы­хо­ла­щи­ваю­щая. Ко­гда же по­ло­вая страсть всецело
захватывает че­ло­ве­ка, то чем она силь­нее, тем из­вра­щен­нее, па­то­ло­гич­нее
(секс).

Не мо­жет за­ме­нить
люб­ви и ду­шев­ная бли­зость, и ду­хов­ное един­ст­во, которые са­ми по се­бе
спо­соб­ны соз­да­вать тё­п­лые и уют­ные угол­ки в су­щем. Но без люб­ви на
них ле­жит пе­чать без­бла­го­дат­но­сти. Лю­бовь на земле являет зарницы со­вер­шенства:
«…ко­гда же на­ста­нет со­вер­шен­ное, то­гда то, что от­час­ти, пре­кра­тит­ся»
(1 Кор. 13,10). Она внут­ри и за всем этим, из глу­би­ны лич­но­сти и в глу­би­не
её. Лю­бовь ин­тим­на – глу­бо­ко лич­на, со­кро­вен­на. И не по­то­му, что по­стыд­на
хоть в ка­ком-ни­будь про­яв­ле­нии. Лю­бов­ная связь – тай­на для ми­ра се­го
и скры­та от его на­зой­ли­вых глаз. Ес­ли есть лю­бовь, то суть её – тай­на
двух, и её не тре­бу­ет­ся скры­вать – тай­на и так та­ин­ст­вен­на и со­кры­та.
На­стоя­щая лю­бовь ухо­дит от глаз, и не по­то­му что сты­дит­ся – она вы­хо­дит
в дру­гое из­ме­ре­ние. Все­по­гло­щаю­щая стыд­ли­вость – сим­птом уга­са­ния
люб­ви. От­то­го так раз­дра­жа­ет буд­нич­но­го че­ло­ве­ка ино­мир­ность влюб­лен­ных,
ко­то­рая пе­ред ли­цом обы­ден­ных норм вы­гля­дит бес­стыд­ст­вом.

Тай­на люб­ви
в том, что в лич­но­ст­ной встре­че ин­ди­ви­ду­аль­ное не сти­ра­ет­ся, а уг­луб­ля­ет­ся
и рас­кры­ва­ет­ся. Мое «Я» в лю­бов­ном «Мы» не от­ме­ня­ет­ся об­щим, но кри­стал­ли­зу­ет­ся.
Воз­люб­лен­ный, лю­бя – лю­бим. Всё про­яс­ня­ет­ся в чис­то­те сво­ей при­ро­ды.
Муж­ское даёт и бе­рёт, жен­ское ода­ря­ет и по­лу­ча­ет. Жен­ское со­уча­ст­ву­ет,
муж­ское ре­ша­ет и от­ве­ча­ет. Доб­ро­та до­б­ре­ет. Кра­со­та рас­цве­та­ет.
В люб­ви всё об­ре­та­ет свою пред­на­зна­чен­ность: дух от­кры­ва­ет­ся и нис­хо­дит,
ду­ша рас­кры­ва­ет объ­я­тия и, со­гре­ва­ясь, со­гре­ва­ет, в те­ле пре­об­ра­жа­ет­ся
плоть. Лю­бовь – дар Бо­жий, дар, ко­то­рый, ра­дуя, и обя­зы­ва­ет, тре­бу­ет
тру­да и на­пря­же­ния.

Лю­бовь –
это со­уча­стие и со­жи­тие душ – в ми­ру и пе­ред веч­но­стью, со­вме­ст­ная
ра­дость бы­тия и со­вме­ст­ное не­се­ние су­ще­го. Моя жиз­нен­ная но­ша
перестаёт быть толь­ко мо­ей, но и судь­ба воз­люб­лен­но­го от­зы­ва­ет­ся в
моём серд­це. Бы­тий­ность все­го воз­рас­та­ет, что на­де­ля­ет бременем
ответственной жизни. Лю­бовь – это твор­че­ст­во, сла­до­ст­ное, но и тяг­чай­шее
твор­че­ст­во, в ко­то­ром создаётся не­что не­по­вто­ри­мое и ни­ко­гда не быв­шее.

Лю­бовь ин­ди­ви­ду­аль­на,
лич­но­ст­на, но не эгои­стич­на. Лю­бовь рас­ши­ря­ет го­ри­зон­ты сознания,
утон­ча­ет чув­ст­ва, уг­луб­ля­ет и ус­лож­ня­ет ду­шу. Влюб­лён­ный из­лу­ча­ет
лю­бовь и ода­ря­ет ею. Воз­люб­лен­ный от­крыт и от­зы­ва­ет­ся лю­бо­вью. Ибо
«лю­бовь дол­го­тер­пит, ми­ло­серд­ст­ву­ет, лю­бовь не за­ви­ду­ет, лю­бовь
не пре­воз­но­сит­ся, не гор­дит­ся, не бес­чин­ст­ву­ет, не ищет сво­его, не
раз­дра­жа­ет­ся, не мыс­лит зла, не ра­ду­ет­ся не­прав­де, а со­ра­ду­ет­ся
ис­ти­не; всё по­кры­ва­ет, все­му ве­рит, все­го на­де­ет­ся, всё пе­ре­но­сит»
(1 Кор. 13, 4-7).

«…Бог
есть лю­бовь» (1 Ин. 4,
8), и че­ло­ве­че­ская лю­бовь – упо­доб­ле­ние Божественной любви, более того,
про­рыв в ло­но Бо­же­ст­вен­ной люб­ви. Че­рез лю­бовь ис­пол­ня­ет­ся всё, и
то, что не есть лю­бовь: «…лю­бовь есть ис­пол­не­ние за­ко­на» (Рим.
13,1 0). Спол­на по­нять мож­но толь­ко то, что лю­бишь. Лю­бовь ожив­ля­ет и
ис­тин­но вы­страи­ва­ет цен­но­сти. Не лю­бовь во имя че­го-ли­бо, а всё во
имя люб­ви. Всё су­щее в ми­ре и сам мир – из Бо­же­ст­вен­ной люб­ви и во
имя её. И по­то­му всё цен­но, толь­ко по­сколь­ку есть в этом и при этом лю­бовь:
«Ес­ли я го­во­рю язы­ка­ми че­ло­ве­че­ски­ми и ан­гель­ски­ми, а люб­ви не
имею, то я – медь зве­ня­щая или ким­вал зву­ча­щий. Ес­ли имею дар
про­ро­че­ст­ва, и знаю все тай­ны, и имею вся­кое по­зна­ние и всю ве­ру, так
что мо­гу и го­ры пе­ре­став­лять, а не имею люб­ви, – то я ни­что.
И ес­ли я раз­дам всё име­ние моё и от­дам те­ло моё на со­жже­ние, а люб­ви не
имею, нет мне в том ни­ка­кой поль­зы» (1 Кор. 13, 1-3).

Лю­бовь – ис­точ­ник
все­го, веч­ная ос­но­ва и ко­неч­ная цель в бы­тии: «Лю­бовь ни­ко­гда не
пе­ре­ста­ёт, хо­тя и про­ро­че­ст­ва пре­кра­тят­ся, и язы­ки умолк­нут, и зна­ние
уп­разд­нит­ся» (1 Кор. 13, 8). Лю­бовь – это бре­мя, ко­то­рое не­лег­ко
вы­не­сти, по­то­му от не­го так час­то от­ка­зы­ва­ют­ся, сбе­га­ют в под­ме­ну
и в из­вра­ще­ние, в неузнавание или из­бие­ние люб­ви. Истинно го­во­рить о
люб­ви можно только любя лю­бовь. Мно­гие го­во­ри­ли о люб­ви, ненавидя
любовь, сты­дясь или из­го­няя все её признаки. От­сю­да на стра­ни­цах, по­свя­щен­ных
те­ме люб­ви, так ма­ло люб­ви. Чув­ст­во ис­ти­ны без люб­ви не­из­беж­но из­ме­ня­ет
твор­цу. Как го­во­ри­ла ге­рои­ня ро­ма­на Дос­то­ев­ско­го, тут толь­ко од­на
спра­вед­ли­вость, а нет люб­ви, – следовательно, нет и спра­вед­ли­во­сти.

В этом смыс­ле
ха­рак­те­рен при­мер Льва Ни­ко­лае­ви­ча Тол­сто­го, ко­то­рый не по­ни­мал и
по су­ще­ст­ву не при­зна­вал лю­бовь. Бу­ду­чи на­ту­рой стра­ст­ной, он от­да­вал­ся
силь­но­му плотскому вле­че­нию, затем ис­пы­ты­вал чув­ст­во брезг­ли­во­сти и
сты­да, гро­мо­глас­но рас­каи­вал­ся, ис­кал ви­нов­ных вовне, и на­хо­дил – в
по­роч­ной жен­ской по­ро­де. Это не­по­сле­до­ва­тель­ность – из-за под­ме­ны
люб­ви стра­стью, – Тол­сто­му, су­дя по все­му, не бы­ло из­вест­но чув­ст­во
люб­ви. В его про­из­ве­де­ни­ях по­ло­жи­тель­ные от­но­ше­ния ме­ж­ду муж­чи­ной
и жен­щи­ной су­ще­ст­во­ва­ли толь­ко как фор­ма про­дол­же­ния ро­да. Это от­но­ше­ния
не лич­но­стей, а обез­ли­чен­ных ро­до­вых ин­ди­ви­дов.

Ис­точ­ник
по­доб­но­го жиз­не­чув­ст­вия во всепоглощающем се­бя­лю­бии. Из­на­чаль­но
эго­изм – это за­щит­ная по­за, от­каз от пол­но­ты бы­тия. Не нам су­дить, по­че­му
это про­изош­ло: или по­то­му, что бре­мя ли­те­ра­тур­но­го твор­че­ст­ва тре­бо­ва­ло
всех сил, или ка­кой-ли­бо из­на­чаль­ный ис­пуг, или эле­мен­тар­ная тя­га к
ду­шев­но­му ком­фор­ту. Но вид­но, ка­ки­ми опус­то­ши­тель­ны­ми по­след­ст­вия­ми
чре­ват от­каз от бре­ме­ни люб­ви, а зна­чит, и бре­ме­ни бы­тия. Лю­бовь ко
мно­го­му обя­зы­ва­ет. Не ума­ляя се­бя при­нять не своё, ощу­тить его как род­ное,
близ­кое, ин­тим­но с то­бой со­еди­нён­ное. Это и долг и от­вет­ст­вен­ность,
пред­по­ла­гаю­щие вы­ход из се­бя­лю­бия. У Льва Ни­ко­лае­ви­ча воз­ни­ка­ет
по­рыв силь­ной на­ту­ры, бро­са­ет в объ­я­тия силь­но­го чув­ст­ва, но без то­ков
люб­ви ос­та­ёт­ся самопоедающая страсть.

Со­пут­ст­вую­щее
чув­ст­во сты­да двой­ст­вен­но. С од­ной сто­ро­ны, в нём про­яв­ля­ет­ся ощу­ще­ние
не­ис­тин­но­сти, под­ме­ны люб­ви. Но в то же вре­мя это чув­ст­во ги­пер­тро­фи­ру­ет­ся
стрем­ле­ни­ем при­крыть при­чи­ну под­ме­ны. За­щит­ная ре­ак­ция: сты­жусь –
зна­чит ощу­щаю грех и тем са­мым уже как бы тя­нусь к до­б­ру. Бо­лез­нен­ное
пе­ре­жи­ва­ние ин­три­ги стра­сти ис­ка­жа­ет и соз­на­ние: ус­та­нов­ка на по­иск
ви­нов­ных в соб­ст­вен­ном про­ступ­ке, по­пыт­ка ком­пен­са­ции сво­ей сла­бо­сти
уни­же­ни­ем дру­го­го. Ви­нов­на по­роч­ная жен­ская при­ро­да, ко­то­рая есть
по­тен­ция зла и ис­точ­ник со­блаз­на. От­сю­да из­вра­щён­ное по­ни­ма­ние
жен­ской, но и муж­ской пред­на­зна­чен­но­сти. Жен­ская жес­то­ко при­ни­жа­ет­ся
до обез­ли­чен­ной сти­хии. Муж­ская ис­ка­жа­ет­ся пан­му­же­ским ком­плек­сом.

Грех осоз­на­ет­ся
пе­ред ли­цом долж­но­го. Но­во­за­вет­ная нрав­ст­вен­ность не сво­дит­ся к би­че­ва­нию
пло­ти и ос­но­ва­на на люб­ви, пре­об­ра­жаю­щей плоть. Тот же им­пульс, ко­то­рый
не по­зво­ля­ет при­нять пол­но­ту Бо­го­во­пло­ще­ния – во­пло­ще­ния Бо­га в
че­ло­ве­ке, пре­об­ра­же­ния зем­но­го не­бес­ным, плот­ско­го – ду­хов­ным,
дик­ту­ет Л.Н. Тол­сто­му соз­да­ние но­вой «нрав­ст­вен­но­сти» и да­же «ре­ли­гии»
– тол­стов­ст­ва. Этот при­мер по­ка­зы­ва­ет, что от­каз от пол­но­ты люб­ви,
ко­то­рая яв­ля­ет­ся про­свет­ляю­щим да­ром, но и ве­ли­ким бре­ме­нем ут­вер­жде­ния
бы­тия, фанатизирует жиз­не- и ду­хо­вос­прия­тие.

Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.