О непримиримом трупоборчестве
Непримиримость – вещь скорее полезная, чем вредная. Культивировать непримиримость иной раз даже и полезно, особенно на фоне непрерывной долбни «сдайтесь по-хорошему, проникнитесь интересами общественности». Упёртое стояние на своём – это как сейф. Ценности лучше хранить в сейфе, иначе раскрадут, профукают или обменяют на чечевичную похлёбку.
Но если у людей не остаётся ничего, кроме непримиримости, то это неиллюзорный пиздец. «Все деньги ушли на покупку сейфа для денег».
Это, впрочем, ещё не самое худшее. Дело в том, что само содержимое сейфа – то есть тот «пазитифф», который, собственно, нуждается в защите – далеко не всегда имеет постоянную ценность. Это не «золотой запас», каким бы его мы хотели считать. В большинстве случаев его ценность связана с внешними обстоятельствами – как стоимость бумажных денег. А значит, она подвержена «колебаниям курса», и, в частности, инфляции. И может получиться так, что вместо сокровища, которое есть смысл оберегать, в сейфе лежит гора бумажек, «керенок». Которые можно и нужно было в своё время пустить в оборот, да профукали момент – больно хорошо стерегли. А теперь ими только печку топить.
Причём, как правило, ценность «духовных ассигнаций» обеспечивается наличием какого-нибудь неприятного явления, с которым приходиться бороться. «Антикоммунизм» имеет смысл, пока существует коммунизм. За «свободу совести» стоит класть живот, если существует сильная Церковь. Воевать с «язычеством» похвально, если вокруг ведьмы так и прыгают. И так далее. Но если коммунизм испустил дух, Церковь превратилась в балаган, а последнюю колдунью сожгли триста лет как, то весь пафос тухнет. «Тема закрыта».
Иногда это можно видеть наглядно. Например, моя бывшая тёща всю жизнь собирала антисоветскую литературу. Перепечатывала, переписывала, платила бешеные деньги за фотокопии «шаламова» и ксероксы со всяких «войновичей». Впервые открыв передо мной полку с «этими книгами», она с гордостью сказала – «цена всего этого – десять лет». В смысле, отсидки. Ну, это она, конечно, привирала: в ту пору цена уже опустилась до «неприятностей», не более. Но «всё-таки»… А потом началась перестройка. Тёща выписала пять комплектов «Огонька», «Нового мира» и прочих разоблачительных изданий. Чтобы, «когда коммуняки снова закрутят гайки», хватило бы и внукам на духовное окормление. «Будете ещё благодарить за предусмотрительность». Но перестройка ширилась и крепла, а ценность собранной непосильным трудом антисоветчины, напротив, падала. В конце концов всё это стало обычной пыльной макулатурой.
Нечто подобное происходит и с убеждениями. Например, тот же антисоветизм пятьдесят лет назад был позицией героической, тридцать – «гуманитарным стандартом», десять – официозом, причём рептильно подлым. «Российский антисоветчик образца 1996 года» — это, извините уж, сволочь ельцинистская, других вариантов просто не было. «Голосуй или проиграешь», ага-ага, помним… Правда, сейчас курс этих акций снова повысился: появилась внятная «правая» позиция, обеспеченная, помимо всего прочего, ещё и претензиями к «совчине». Это совсем другие претензии, чем в девяноста шестом, но всё-таки… Тем не менее, бравировать «несгибаемым антисоветизмом» сейчас – по меньшей мере странно. Ну померла «сова», померла. Её можно и дальше не любить, кто мешает, но видеть в этом какое-то особое достижение – это как-то "того".
При этом борцы с мёртвыми врагами далеко не безобидны. Например, у них отлично получается блокировать любую конструктивную деятельность, поскольку они любят и умеют покрикивать на людей «с высоты своей моральной позиции». Это хорошо видно в том же жеже. Ну, допустим, напишет какой-нибудь вменяемый человек, что в наше непростое время у «левых» и «правых» в России имеются общие интересы, так что можно было бы как-то договориться по ряду вопросов… Тут же появляется опереточный «белогвардеец» и цедит через губу: «Та-ак, это что же, вы предлагаете сотрудничество с левыми – то есть с коммуняками, богоборцами и убийцами Государя?! Не ждал-с!» И дальше вменяемый человек начинает униженно оправдываться перед самозваным «поручиком Голицыным» — «вот, де, даже Деникин сотрудничал с советскими». На что наш негнущийся орёл гордо отвечает – «да-с, и за то я считаю его изменииком-с!» И дальше берёт такой тон, как будто лишился обеих ног и правой руки во время Ледового Похода… После чего, ясен перец, всякий осмысленный разговор кончается.
Точно так же, только ещё подлее, функционирует «антифашистская» риторика. Я даже не беру в расчёт российскую профессиональную антифу – это вообще запредельная гнусь. Но даже «приличные вроде бы люди» не брезгуют разыгрывать истерики на эту тему – поминая при этом всуе «отцов и дедов», которые «остановили фашизм». «И уж так я ненавижу фашиков проклятых, уж так ненавижу, что и выразить не могу». На что каждый раз хочется сказать: раз ты уж так ненавидишь тех, кто жёг подмосковные деревни, что ж, твоё право: отомсти. Езжай в Германию и убей пару-тройку немцев — из тех, чьи деды воевали на Восточном фронте. Ан неееет: к немцам-то все льнут с почтительным уважением. Хотя деды-то воевали не с «идеологией фашизма», а с немцами. С немцами, да-да, именно с немцами. Ну и также с итальянцами, венграми, румынами, и прочими популярными народами. Не верите? Так вы спросите, господа-товарищи-борцы с коричневой чумой, у настоящих-то ветеранов — с кем они сражались в те четыре года. С «книжкой-майнкампф» или с фрицами. Впрочем, кому это интересно…
Некоторые считают трупоборцев полезными. Они, де, стерегут покойников, чтобы они не восстали. Я же думаю, что они хреновые сторожа. «Поручики Голицыны» при первом же шевелении трупа Интернационала разбегутся. А уж антифа — это вообще готовый гитлерюгенд, а точнее, советская карикатура на него.
Я же отношусь к этому всему просто. Всякий непримиримый и яростный трупоборец – это не просто фрик, это дезертир из действующей армии, сражающейся с врагом живым и реальным.
Оригинал этого материала опубликован на сайте NaZlobu.ru
