Похитители выборов
Выборный сезон 2007-2008 разворачивается (если вообще можно говорить о каком-то последовательном процессе) там же, где и раньше, то есть в собственно политической сфере. В среде коммуникации профессиональных политиков и связанных с ними структур (консультации и отчасти СМИ). Некоторое оживление, кадровые перестановки, утечка "человеческого капитала" из одних партий в другие — все это, по сути, никак публично не фиксируется в рамках большой "Кампании 2007-2008".
На первый взгляд такая изолированность политической сферы от ее адресата кажется преувеличением — в конце концов, количество публикаций, относящихся к тем или иным вопросам партийной и предвыборной жизни, не поддается исчислению. Однако более информативным может оказаться не взгляд некоего эксперта по выборам, который имеет возможность "отслеживать" и "мониторить", а читателя (зрителя), который, вообще говоря, как раз и должен оказаться главным актантом выборов, а вовсе не харизматичные лидеры партий и их команды. По сути, все крупнейшие издания в России освещают политическую жизнь в обычном режиме, примерно так же, как и полгода назад или год, никак не маркируя вообще наличие "Кампании". Напротив, главное — демонстрировать "нормальность" экономического и политического процесса, на фоне которой предстоящие выборы представляются малозначительной формальной подробностью. Трудно, если вообще возможно, найти специальные, регулярно обновляемые разделы, программы, развороты или хотя бы колонки, посвященные только "Кампании", — как с аналитическими материалами, так и с чисто фактическими, как с декларациями и интервью будущих конкурентов, так и с их критикой или ответами. Казалось бы, на фоне все это есть — ну разве кто-то не знает, что политик А сказал о политике Б и как это повлияет на его место в следующей Думе? В действительности элементарный факт отсутствия формальной фиксации больших выборов (будь то в виде отдельного раздела или постоянной передачи на центральном ТВ) говорит гораздо больше о политической системе, чем обилие содержательной информации, поступающей из кулуаров профессиональной политики.
Элементарное сопоставление отечественных периодических изданий с теми же американскими, например с "L.A.Times" или "New York Times", в которых уже несколько месяцев присутствуют постоянные рубрики, освещающие предстоящую кампанию президентских выборов, говорит о том, что у нас налицо не "отсутствие информации", "замалчивание" или "цензура со стороны режима", а некая формальная лакуна — отсутствует, по сути, именно "рамка", декларирующая нечто относящееся к самой конструкции политического процесса, а не к отдельным его составляющим. Грубо говоря, "факты", "мнения" и "аналитика" могут присутствовать в отечественных СМИ не в меньшем количестве, чем в американских, британских или французских, однако они почему-то не могут позволить себе выходить под структурирующей "шапкой", объединяться общей рамкой, позволяющей в конечном счете адресату всей этой продукции массмедиа отслеживать информацию и аргументы, не прибегая к услугам консалтинговых структур. Такое принципиальное необъединение, с одной стороны, говорит о господстве профессиональной практики — например, предполагается, что журналисты или эксперты, пишущие на какие-то специфические темы, и так достаточно хорошо знают друг друга и легко отслеживают деятельность своих коллег и конкурентов. То же самое относится и к фигурантам их аналитики или репортажей: понятно, что если про какого-то партийного лидера или губернатора появится материал (в том числе и связанный с предстоящими выборами) в той или иной центральной газете, то этот губернатор про него непременно узнает, даже если он вообще ничего не читает. С другой стороны, такая "профессионализация" неизбежно говорит "представителю электората": "Твое дело маленькое, политика — дело сложное и грязное, лучше в нее не лезть".
Отсутствие примитивной, казалось бы, ненужной "надписи", шапки, объединяющей предстоящие выборы в режиме "незаинтересованного", непартийного обсуждения и освещения, обосновано слишком многим. Сотрудники СМИ, уже встроенные в существующий порядок коммуникаций, по сути, вообще не понимают проблемы — ведь "официально-то" избирательная "кампания", может быть, вообще не началась, "старт не дан", "отмашки нету". Однако в том-то все и дело, что действительная кампания начинается не по отмашке, и, в конце концов, дело любых, в том числе и "независимых", СМИ — освещать кампанию именно так, как они считают нужным, занимать именно "свою" позицию, а не заниматься отговорками. И начинать это освещение требуется значительно раньше "официального старта", поскольку де-факто все давно стартовали. Иначе становится не ясным, что же такого независимого в независимых СМИ. Кого они представляют (хотя бы по своей идеологии, если не по структуре финансирования) — "простую публику", государственные структуры вроде избиркома или партии? Собственно, само неявное предположение, будто освещение выборов начнется в нормальном режиме именно тогда, когда кампания "на самом деле" начнется и прозвенит звонок, говорит о том, что самой своей буквальной структурой, разграничением полос и рубрик, газеты и ТВ уже сообщают — выборы вообще-то малоинтересны "простым людям", и это хорошо. Будет сигнал — тогда и будем говорить. А пока лучше рассказать о чем-то другом.
Помимо этой профессионализации внутри коммуникативных структур политики/СМИ, которая связана с выдвижением на первый план "экономических" моделей "сбора" избирателей, формальное отсутствие освещения избирательной кампании говорит и о страхе. Именно в том пункте, в котором СМИ могли бы делом заявить о своей собственной публичной ценности, они боятся сделать это, считая, что соответствующий жест будет расценен как знак "заинтересованности" и "купленности". Структурно сейчас невозможно "независимое" освещение выборов, поскольку именно претензия на "универсальный" подход, не отдающий преимуществ ни одной из сторон, как предполагается профессионалами политики и пера, заранее обречена на провал и осмеяние. Единственная на сегодняшний день легитимация самого существования СМИ стерта здесь профессиональным всеведением, некоей вечной усмешкой в стиле "ну-ну".
В результате внутри самих СМИ образуется достаточно противоречивая установка. Цензурируются не какие-то отдельные факты или мнения, а сама структура, синтаксис связи фактов, историй, комментариев и их "анализа". За счет такой цензуры и образующейся лакуны (которая, повторяю, не отменяет того, что "прочитать", "увидеть" и "узнать" можно все, что угодно), с одной стороны, формируется флер независимости и должного уровня незаинтересованности ("Вот видите, мы — непартийное издание, мы ничего не пишем о выборах, у нас даже странички такой нету"), а с другой — сами СМИ напрямую инкорпорируются в партийную и чиновничью структуры и борьбу. То есть "для публики" СМИ легитимируют себя тем, что они "не политичны", то есть не имеют какой-то четкой, например партийной, позиции (а работают, дескать, "для" читателя или зрителя, развлекая его, забавляя и успокаивая цифрами), но саму эту легитимацию они мыслят в качестве некоего занудного долга, который приходится вечно отдавать, хотя он и не имеет никакого отношения к "реальным" проблемам и самому "реальному" функционированию массмедиа. Иными словами, "ложное сознание" работника СМИ сейчас формируется тем, что структурно он скрывает от читателя "политизацию" за счет "рассеяния" материала и его "обыденности" (или "близости к интересам простых людей"), но сам предполагает (и считает такое предположение императивным), что его издание все еще недостаточно политизировано, все еще не в должной мере аффилировано с теми или иными государственными и/или партийными структурами. В пределе полная "аполитичность" "настоящего СМИ", предлагаемая в качестве его ореола и постоянной невидимой рамки для любого "материала", в качестве даже его "потребительской стоимости", смыкается с превращением его на "реальном уровне" в инструмент для ведомственной переписки, который бессмысленно читать или смотреть, поскольку "и так все всем известно".
Такое раздвоение создает именно тот центр, к которому тяготеет практически любое издание, даже позиционируемое в качестве принципиально "нового". Собственно, за политический "жест" здесь выдается уход от политики, в котором заявляется стремление опрокинуть всю систему коммуникаций, не сооружая на ее месте ничего иного, а лишь сдвигаясь по ее внутренним направляющим линиям до точки полного исчерпания. Если "солидные" СМИ поддерживают некий бэкграунд "политических новостей", которые уже разбиты по линии профессионализации/развлечения, то новые СМИ, только входящие в эту систему, еще в большей мере боятся заявить о своей политизации и еще в большей степени сдвигаются в сторону "настоящего" описания "настоящей" жизни, исключая задачу "универсального", публичного освещения.
Характерным примером может быть во всех отношениях, кроме здесь рассматриваемого, интересный журнал "Русская жизнь", который, несомненно, мог бы выступить именно в качестве первой (и, по сути, единственной) "рамки" выборов 2007-2008, мог поставить неизвестный доселе эксперимент эмулирования "незаинтересованной" и в то же время предельно компетентной позиции фиксации политики и политического. Абстрактная ориентация на "интеллигенцию" и "жизнь" могла бы быть преобразована именно в политическое и одновременно коммуникационное действие. То есть именно такие место и позиция универсальности, задаваемые через нейтральное освещение и подсчет баллов, могли бы функционировать в весьма интересном сочетании декларируемой (и по мере сил выполняемой) универсальности и любой "реальной" партийной привязки. Сама эта гипотетическая связка "универсального" политического освещения с любой "партийной подоплекой" изменила бы режим не только одного издания, но и расстановку сил и линии движений внутри этой системы. Вместо этого интеллигенция принимается в расчет как всего лишь элемент социологической нарезки, как очередная "аудитория", тайным желаниям которой нужно неявно потакать, обращаясь к "интересным", но демонстративно "нейтральным" темам (их нейтральность доказывается не только тем, что "политика" оставляется в стороне, но и тем, что этой надоевшей официальной политике не противопоставляется никакая "другая политика", не говоря уж об иллюзии "универсальности" и "публичности"). Естественно, таким образом, "Русская жизнь" стала, вероятно, самым явным, хотя и не обязательно осознанным манифестом существующей структуры политики СМИ: полная деполитизация и "интересность самой жизни" как экран, предъявляемый в качестве потребительской стоимости читателю, соединяются с предполагаемой (отрицаемой только для того, чтобы никто не верил этим отрицаниям) в качестве фундамента скрытой политизацией и инкорпорацией в партийные структуры. Базис не должен иметь ничего общего с надстройкой.
Подобная ситуация, конечно, не является чем-то специфически российским — многие аналогичные процессы профессионализации и элитизации политики хорошо известны. Однако характерный момент определяется вовсе не тем, что партии давно приобрели картельную структуру и, в принципе, могут рассчитывать разве что на социологические замеры электорального рынка. Гораздо серьезнее проблема исключения политического как политического на формальном, знаковом, уровне, превращение политики в некий неизбежный, но малоприятный процесс, чем-то родственный зимним морозам и летним засухам. Режим коммуникаций здесь предполагает, что "народ" и "избиратель" должны получать некие "блага" (публичные или не публичные — не важно) — в том числе больше денег, здоровья, детей и т.п. Но информация и возможности принимать решения, хотя бы в частном порядке, возможности обсуждать и знать аргументы сторон исключены из списка общественных благ. В конце концов, меньше знаешь — лучше спишь.
Конечно, можно было бы определить в качестве причины этой ситуации централизацию и огосударствление СМИ, из которых политика — и уж тем более систематическое отслеживание избирательной кампании — исключаются, "чтобы не нервировать" читателей. Понятно, что в определенном смысле власть не заинтересована в концентрации внимания на выборах и кандидатах — хотя такая установка на деполитизацию или рассеяние политического порождает соответствующие издержки: выборы принципиально непонятны (поскольку они уже представлены как "ненужные"), но именно это порождает в конечном счете мистические проблемы "перехода" власти и "стабильности властной системы". Исключение "наивного" компонента публичности из самой структуры коммуникаций в конечном счете лишает саму политическую систему какой бы то ни было нормативности, порождая бесконечные страхи и стремление прибегнуть к экстраординарным или сверхсложным мерам. В то же время радикальная оппозиция, которая могла бы, если бы захотела, оспорить эту систему коммуникаций ("развлечение" для зрителя на "экране" /ведомственная переписка в "реальности"), в действительности еще меньше заинтересована в создании позиции "незаинтересованного" освещения, поскольку в ситуации "войны с режимом" на первый план выходят вопросы пропаганды, цензуры и контрпропаганды. То есть, стремясь оспорить всю политическую систему в целом, оппозиция ничего не говорит о том, как будет складываться коммуникация "после" этого спора, поскольку она не может и не хочет продемонстрировать альтернативу именно сейчас, фактически слишком легко поддаваясь на полемический и провокационный стиль, зачастую поддерживаемый представителями провластных СМИ, и в том же самом объеме оставляя публику за пределами "ячеек" и "первичных партийных организаций" не у дел. Спор на ринге может продолжаться долго, даже когда зрителей нет.
Возможно, самым интересным моментом этой ситуации является как раз то, что она, по существу, не является следствием законодательных изменений путинского периода и даже политики централизации. Подобная система коммуникаций, в которой наиболее важные политические процессы не получают своей публичной реализации или хотя бы "рамки" публичности, была сформирована уже в 90-х. И, возможно, такое "преемство" более значимо, чем собственно механизм выборов или регистрации кандидатов. В известном смысле политика в России остается патологичной (почти в кантовском смысле), поскольку она стремится к "счастью" и "благу", не замечая того, что конкретные рецепты блага всегда гипотетичны и трудно доказуемы, особенно если больному о прописанном рецепте сказано слишком мало.
Оригинал этого материала опубликован в Русском журнале.
