Процесс унификации личности под контролем государства
В последнее время в
научной сфере России разразился целый ряд скандалов. Состоялся арест
председателя Высшей аттестационной комиссии (ВАК) Феликса Шамхалова,
в целом ряде диссертационных работ российских чиновников (например, в
диссертации губернатора Санкт-Петербурга Георгия Полтавченко, за
которую он получил степень кандидата экономических наук) был выявлен
откровенный плагиат. Прокурорская проверка выявила нарушения в выдаче
докторских степеней огромному количеству «новых ученых»:
более тысячи докторских диссертаций были признаны плагиатом. Затем
последовала отставка заместителя министра образования и науки РФ
Игоря Федюкина — и так далее.
Скандалы последнего
времени показали, что современное российское чиновничество хочет
научных степеней не меньше, а, может быть, даже и больше, чем те,
кого можно причислить к числу людей науки.
При этом выясняется,
что диссертации, которые «ваяли» для получения этих
ученых степеней чиновниками, не всегда состоятельны, потому что
написаны другими людьми, изобилуют фактами плагиата и так далее.
Как научная среда
относится к людям из другой сферы деятельности — даже, можно сказать,
из другой, чиновничьей, жизни — которые ищут ученых степеней? Считает
ли она их и их диссертации равными своим?
Думаю, равными своим
она их не считает. И чиновники со степенями нужны и интересны в
первую очередь бюрократическому аппарату, который эти степени
присваивает. И очевидно, что это присвоение часто носит
небескорыстный характер.
Анализ большинства
диссертаций, который, в частности, можно найти в интернете (например
в Facebook есть сообщество «Диссернет»), показывает, что
такие диссертации не просто заимствованы, но и явно не созданы самими
чиновниками, потому что представляют собой компиляцию из трех-четырех
статей.
Так пишутся
диссертации, что называется, «на заказ». Когда человек
даже не перерабатывает чужой материал, а за очень короткий срок
компилируется несколько источников и работа правильно оформляется.
Я думаю, что научное
сообщество просто не соприкасается с этим кругом «новых
ученых», «новых ученых чиновников», которые просто
находятся вне сферы науки. Научное сообщество таких людей просто не
замечает.
И здесь печально, что в
результате происходит девальвация самого понятия ученого и ученой
степени как знака принадлежности к определенному кругу.
Еще раз подчеркну:
чтобы заниматься наукой, нужно доказать это право, создав научную
работу, признанную научным сообществом, нужно получить научную
степень.
Очевидно, что все эти
«чиновники-ученые» получают степень как пожизненную
регалию согласно существующим законам и более никогда к тому «труду»,
за который они получили степень, не возвращаются.
Они и не помнят
зачастую даже названий своих диссертаций. Можно попросить их назвать
тему их диссертации и увидеть, как их большая часть будет долго
вспоминать, как же она называлась? Не говоря уже о каких-то более
частных вещах.
Но есть очень простое
правило.
Это — необходимость
научной деятельности. Публикации, без которой ученая степень
нелегитимна, должны подтверждаться научную состоятельность
«остепененного».
Должно быть создано
такое положение дел, при котором публикация, а равно и само
присуждение научной степени, могут считаться состоятельными только
тогда, когда человек продолжает заниматься наукой. Если же он ей не
занимается, человек должен быть лишен своей научной степени — через
год, два, три, но лишен.
Насколько здоровье
научной сферы является показателем здоровья общества в целом?
Возможно, говоря о
некоем кризисе, в котором оказалась сегодня российская научная сфера,
мы должны начинать с того, что говорить о кризисе, который существует
в обществе, в государстве в целом?
Я бы сказал так.
Очевидно, что состояние науки коррелирует с состоянием общества. Но
именно научное сообщество — это, главным образом, «Республика
ученых», как ее назвал один из писателей, где люди способны
заниматься любимым делом вопреки экономическим, политическим
трудностям, которые могут испытывать в обществе.
И всегда, даже в самые
трудные времена это было именно так — вспомним хотя бы 20-е годы ХХ
столетия, первые послереволюционные годы. Мы видим, что даже когда
мир рушился, тем не менее, наука, в том числе — и гуманитарная,
продолжали жить и порождать идеи, создавать школы, пусть даже из
кружков полулюбительских, таких как Невельский кружок Михаила Бахтина
или круг формалистов.
Из этих образований
выросла, в частности, большая филологическая наука ХХ века. Конечно,
в условиях нищеты прикладные науки на одном энтузиазме развиваться не
смогут.
В принципе, настоящий
ученый, ищущий истину, свободен и автономен в своей деятельности. Но
наука больше всего боится среднего человека. В свое время в книге,
посвященной Николаю Владимировичу Тимофееву-Ресовскому «Зубр»,
Даниил Гранин вспоминает, как главный герой, великий генетик
Тимофеев-Ресовский оценил масштаб одного из молодых, очень
амбициозных ученых. Он сказал, наблюдая за ним: «Как много в
человеке способностей — и ни одного таланта».
Мы видим, что сегодня
общество (именно общество) пытается быть предельно усредненным.
Сегодня общество боится ярких личностей. Этот процесс унификации в
обществе носит тотальный характер и находится под контролем
государства.
Сегодня трудно быть
ярким. А наука состоит из ярких личностей, важнейшее качество которых
— не выполнять правила, а их создавать. Страх перед создающим
остается очень сильным.
И в этом смысле даже в
сталинскую эпоху ученым не то чтобы жилось легче, но они имели больше
возможностей быть внутренне свободными — прежде всего, конечно,
ученые, принадлежащие к сфере точных и естественных наук.
Они решали важнейшие
государственные задачи, государство признавало значимость этих задач
и готово было мириться с вольнолюбием крупнейших физиков и
математиков, позволявших себе порой быть очень независимыми от
страшной тоталитарной власти.
А вот именно сегодня
общество не хочет видеть ярких личностей, ведь всё, в том числе и
технологии, можно купить «на стороне».
Не случайно сегодня так
много говорят о поп-культуре. И понятие «звезда»,
обросшее пошлостью как дно корабля водорослями, повторяется по
десятку раз по отношению к личностям, ведущим некий публично-богемный
образ жизни.
Сегодня мы смотрим
некое бесконечное шоу по телевизору, и после того, как кто-то из его
актеров не очень умело прокатился на коньках или с грехом пополам
станцевал бальный танец — впоследствии при обсуждении его
действия десять раз назовут «героическими», пять раз
скажут, что он совершил подвиг, и дадут еще какую-то подобную оценку.
И это — не только
частный пример некоего безвкусия. Это пример некоего общественного
мировоззрения, которое сделало своеобразный резервуар для ярких
личностей, но туда попадают исключительно представители поп-культуры.
Ничто не ново под
луной. В одной из своих работ Юрий Михайлович Лотман, размышляя о
соотношении гуманитарного и технического знаний о мире, вспомнил
сюжет чеховского рассказа.
В нем, по только что
построенному мосту едут инженер, создатель сложной конструкции, со
своей женой, плохой актрисой местного театра. Инженера поражает тот
факт, что собравшиеся на открытие моста жители города, приветствуют,
узнают не его, а его жену, женщину глупую и бездарную.
Лотман делал вывод, что
для человечества технические изобретения безличностны, в отличие от
мысли гуманитарной.
В нашем случае важно
другое. Ученый, как мы видим, редко находиться в центре общественного
внимания, но профанация научного статуса делает научную степень
элементом массовой культуры, окончательно уничтожая ее высокий смысл.
На
этом фоне наука как сфера, которая до сих пор позволяет личности
проявить свои лучшие качества, живет очень тяжело.
