В беспамятстве ночная песнь поется

Не
помня родства

Сегодня
в Канавинском районе Нижнего Новгорода состоялось торжественное
открытие мемориальной доски Алексею Максимовичу Пешкову. Место
установки мемориала было выбрано не случайно: в этом доме (ранее дом
Ремизова) когда-то располагалось Нижегородское слободское канавинское
начальное училище, куда в 1877 году поступил девятилетний Алеша
Пешков. Это учебное заведение будущий великий писатель Максим Горький
закончил в 1879 году.

Несомненно,
появление мемориальной доски в память о писателе Максиме Горьком в
нашем городе — событие положительное, хорошее, знаковое.

Но
то, что произошло — частный случай запечатления памяти о прошлом,
лишь вершина, лишь частный знак, частное проявление некоего
глубинного процесса, который происходит в нашем обществе, в нашей
культуре уже на протяжении, наверное, четырех десятилетий. Это
процесс утраты памяти о нашем историческом прошлом.

И
не стоит возлагать всю вину за эту утрату исключительно на общество
последних двадцати лет, когда система ценностей поменялась
кардинальным образом.

Примерно
четыре десятилетия назад стало понятно, что новое поколение не просто
забывает свое прошлое, а в принципе перестает нуждаться в культурной
памяти. Начались изменения самого механизма культурной памяти.

Как
это часто бывает, именно русская литература первой почувствовала и
попыталась осмыслить этот процесс, когда казалось бы никаких внешних
признаков его проявления еще не было. Но именно в 1970-е годы
важнейшей темой русской литературы становится тема памяти и опасности
культурного забвения.

Сейчас
уже не все помнят, но в 1970-е — начале 1980-х годов в культуре
активно существовал и часто вспоминался образ, предложенный Чингизом
Айтматовым — образ манкуртов, людей, которых с помощью нехитрых и
жестоких пыток лишали памяти и тем самым превращали в послушное для
злой воли существ.

То,
о чем писали в свое время Айтматов с очень большой озабоченностью, с
очень большим чувством внутренней тревоги, то, о чем писал Юрий
Трифонов — можно вспомнить его повесть «Старик» — и
другие авторы в 1970-е — начале 1980-х годов (Валентин Распутин,
Виктор Астафьев), — это и было первым знаком того, что в нашей
культуре происходят некие глобальные изменения.

Источник
постмодернистского забвения

Как
я уже говорил, литература здесь выступила в одной из своих важнейших
функций, в функции социального провидца — и, как это часто бывает,
это провидение оказалось не услышанным, потому что казалось тогда и
не значимым, и не актуальным.

Однако
то, что вызревало уже тогда, сегодня стало частью реальности. И эта
реальность связана с тем новым мировоззрением, которое оформилось так
или иначе во всех сферах бытия — это мировоззрение, которое можно
назвать постмодернистским.

Одна
из особенностей постмодернистского мировоззрения — это утверждение
абсолютной относительности всего, утверждение, что в основе любого
события или явления лежит ситуация мифологическая, то есть
исторически недостоверная, созданная лишь сознанием некоего
воспринимающего субъекта.

В
результате такого постмодернистского мышления любое прошлое стало
восприниматься только лишь как игровое пространство и вопрос — было
то или иное на самом деле, — даже уже и не ставится. Этот вопрос
становится избыточным и несовременным (вспомним роман классика и
теоретика постмодернистской литературы Умберто Эко «Баудолино»).

Историй
столько, сколько есть людей, которые об этой истории думают.
Историческое прошлое превратилось в абсолютно субъективное поле.

И
в таком пространстве существовать памяти становится крайне
некомфортно.

Поэтому
то, что происходит сейчас — забвение исторического и культурного
прошлого, — это проявление тех тенденций, которые нужно осознать и
взять под контроль, чтобы они не побеждали. Точнее — нужно вступить с
ними не в борьбу, а в некие осознанные отношения, сделать выбор:
есть, что-то в этом мире, что заслуживает уважения, что не понято до
конца, к чему надо постоянно возвращаться, — или же нет.

Можно
ли обойтись без прошлого?

Если
мы посмотрим на европейскую культуру, которая тоже знала период
постмодернистского мировоззрения, мы можем утверждать, что Европа и
Америка не дали этому типу мировоззрения стать доминирующим. И как
раз Европа по-прежнему крайне скрупулезно относится к сохранению
любого наследия.

Если
же говорить о России, то мы снова оказываемся в следующей ситуации:
как и во многих других областях, у нас всего слишком много. У нас
очень много самых разных знаковых культурных фигур, чем, конечно, мы
можем только гордиться.

Но
возникает простейшая ситуация: помнить обо всех не получается. До
всех руки не доходят: «У нас этого добра навалом…».

И
в результате мы существуем только в сегодняшнем современном, утратив
какой-либо естественный контакт с прошлым, считая, что только
современным мы можем и обойтись.

Но
как показывает весь предшествующий опыт существования культуры и
общества, жить только в длящемся настоящем невозможно. Жить только в
сейчас — это значит обрекать себя на некое ощущение неполноценности и
пустоты (перечитайте «Евгения Онегина»).

И
это — только один аспект, который можно определить как
социально-философский.

Диалог
с историей

С
другой стороны, очевидно, что для любого пространства, будь то
пространство города или мегаполиса, очень важно иметь какую-то
систему ценностей, которая определяет неповторимый облик этого
мегаполиса.

И
вряд ли таким элементом может стать, скажем, количество миллионеров,
которые живут в этом мегаполисе или городе, или количество роскошных
коттеджей, которое построено на его окраинах. Явно, что таких
характеристик будет недостаточно, для придания этому миру
неповторимого облика.

Лишь
культура и прошлое позволяют обрести свое лицо любому топосу.

И
сегодня мы, наверное, заново должны прийти к осознанию одной очень
простой мысли: что у нас была очень разнообразная, многоликая
культурная и историческая жизнь.

И
умение сохранить и каким-то образом реинкарнировать это культурное
прошлое через процесс, которые можно назвать процессом мемориализации
— превращения прошлого не просто в музей, не просто в некий
культурный знак, а в объект, который может стать «собеседником»,
который может вступить в идеологические отношения с настоящим, — это
задача сегодняшнего социокультурного настоящего.

Сегодня
в Европе музеи и библиотеки стали главными площадками очень активной,
даже шумной культурной жизни. Сегодня в музеях надо шуметь.

Если
же говорить конкретно о фигуре и судьбе Алексея Максимовича Горького,
то очевидно, что нельзя вот так легко, одним движением отказаться от
Горького, записав его в разряд «советских писателей»,
«писателей сталинской эпохи» или совершить какой-то иной
процесс усечения Горького.

Очевидно, что все,
что делалось Горьким в разных областях — это безумно интересно и
значимо для культуры. Перечитайте «В людях» — как
узнаваема в этой повести улица Большая Покровка!

И
нужно только суметь найти ту форму запечатления культурной памяти,
которая позволила бы сегодняшнему поколению воспринимать и принимать
прошлое с интересом и пониманием.

А
это задача, которая не решается одним часом.

Власть
истинная — часть общества и его культуры

Сегодняшняя
власть на взгляд обычных людей не особенно сильно интересуется
культурой, о чем люди говорят достаточно часто для того, чтобы вести
речь о некоей тенденции.

Тому
называются различные причины — от сетований на малые размеры бюджетов
нынешних городов и регионов до утверждений, что сегодняшние
представители власти, в том числе — власти в Нижем Новгороде, — это
прагматичные люди, которые пришли не столько руководить городом в
интересах всех горожан, сколько для того, чтобы решать конкретные
прагматичные бизнес-задачи.

Что
же происходит на самом деле? В чем причина того, что культуре не
придается должного значения существующей властью?

Я
думаю, что абсолютно правы те, кто говорит о второй версии.

Если
говорить о сегодняшней власти, вглядываясь в ее действия и пытаясь
понять ее истинные цели, то именно отношение к культуре и становится
своеобразной лакмусовой бумажкой, по которой мы можем о них судить.

Если
власть не просто мыслит себя частью общества, но являет собой часть
общества, то этой власти свойственно чувство, что она пришла на века.
Именно это чувство соприродно истинной власти.

Эта
власть обязательно будет сменяема, но она должна внутри себя
чувствовать, что она пришла на века.

И
когда она осознает себя как часть общества, а не отдельной сферой,
то, конечно, для нее культурные ценности станут вполне естественны.
Они для нее также значимы, как и для всех остальных.

Если
же власть представляет собой нечто инородное по отношению к обществу,
если она существует, лишь решая какие-то прагматичные проблемы и
задачи, то для нее, конечно, любое решение культурных вопросов — это
некое обременение, которое власти не интересно и абсолютно для нее
бессмысленно.

Если
посмотреть на нашу власть, то можно поставить вопрос не просто о
некоем культурном цензе вхождения в нее, но и вообще об отношении
власти к культуре.

Культура
мешает человеку жить, потому что она выставляет ему слишком много
вопросов. Потому что ставит перед человеком какие-то нравственные
задачи и проблемы.

И
проще всего этого не знать, решая сугубо прагматические задачи.

Источник
фото — официальный портал
Нижнего Новгорода.