Русофобия: стереотипы, иллюзии и реальность

Политические мифы удивительно
живучи. Появившись однажды как
плод чьих-то домыслов или просто буйного воображения, нередко — как конкретный
заказ определенных корпоративных политический группировок, они попадают на
почву идейно-нравственных приоритетов крайне ортодоксальных кругов из среды
правящих «верхов» и слепо следующих за ними обывателей, затем, поддержанные
ими, превращаются чуть ли не в ключевую государственно-национальную доктрину.
Так случилось с русофобией, достигшей расцвета в Великобритании в начале XIX века
в пик ее противоборства с Российской империей, а на рубеже XX и XXI веков
— принятой на вооружение США, развязавшими войны за «британское наследство» в
разных частях планеты, и их союзниками по НАТО.

После распада СССР, в особенности
за последние годы во взглядах на русофобию, подходах к ней наблюдаются
существенные перемены. Многие политики, общественные деятели, ученые и
публицисты, в том числе в России и СНГ, склоняется к мысли, что русофобия как
система западных идейных воззрений и стереотипов на жизнь России, ее
взаимоотношения со стратегическими союзниками в Центральной Азии оказалась
живуча. В условиях демонтажа советского строя и разрушения социалистического
содружества, почти полной дискредитации социалистической, коммунистической
идеи, развала взаимовыгодных связей между бывшими союзниками и партнерами —
государствами—участниками Совета Экономической Взаимопомощи и Варшавского
Договора, она перерождается, обретает новые оттенки. Однако от этого не
становится менее агрессивной и менее деструктивной. Напротив, русофобия, сыграв
значительную роль в развале СССР, перекройке политической карты ряда стран
Центральной Европы, к примеру, Германии, сепаратизации Балкан, расколе
Югославии и Чехословакии, продолжает усиливать натиск на молодые суверенные
государства СНГ и Прибалтики. Российский историк Б. А. Лапшов накануне распада
СССР, то есть более двух десятков лет назад напоминал о способности русофобии
развиваться и приспосабливаться ко всякой политической и общественной системе,
разрушать корни национальной государственности. «Главная опасность политической
русофобии (претендует ли она на роль освободительного движения «цивилизованных»
европейских народов против «русского варварства», либо же на роль
«культурно-традиционного» движения восточных народов против русского
«европейского цивилизаторства»), — отмечал он, — заключается именно в попытке
списать все имперское лакейство и все злоупотребления центральной и местной
бюрократии на счет злокозненности «русского коммунизма». По мнению ученого,
«это не только разжигает стихию национальных фобий», что, кстати, как и
предсказывал Б. А. Лапшов, произошло на рубеже XX и XXI веков в некоторых
регионах бывшего СССР. Крен в сторону критицизма и ревизии исторических реалий
уводит массы «от решения дей­ствительно непростой проблемы воссоздания
сильного, жизнеспособного и только при этом условии подлинно независимого
государства». Не имеет значения, о каком национальном государстве в данном
конкретном случае идет речь. Куда существеннее другое: русофобия разрушает
внутренний созидательный потенциал каждой страны, в которую проникает,
независимо от географической точки, где она находится, отвлекая ее силы,
воздвигая идеологические и иные искусственные барьеры на пути взаимодействия и
сотрудничества с другими государствами, постепенно ведет его к самоизоляции.

Русофобия носит не стихийный, не
спонтанный, а организованный и целенаправленный характер. Ее центрами остаются
США и Англия. На это не так давно указывала и лондонская «Гардиан» («The
Guardian»). В номере за 4 декабря 2006
г., осуждая шумную кампанию, развернутую в правых СМИ по
дискредитации правительства России, она констатировала, что для этого «русофобы
в США и их союзники в Великобритании делали все возможное», причем не потому,
что «их волнуют права человека», а потому, что «независимая Россия мешает
осуществлению их планов по достижению мировой гегемонии». В компетентности
весьма осведомленной «Гардиан» и достаточной объективности ее выводов в данном
случае сомневаться не приходится. Дестабилизация ситуации в Российской
Федерации означает усиление напряженности и внутри государств-партнеров по СНГ,
в котором ей, без сомнения, пока еще принадлежит консолидирующая роль.

На продуманный и проецируемый
характер русофобии, исходящую от нее потенциальную угрозу обращает внимание и
С. Г. Кара-Мурза. Он утверждает, что выработка «интеллектуальных и
художественных» основ ее практической программы была начата «на Западе, когда
Россия возродилась после татарского ига в виде Московского царства» (Кара-Мурза
С. Г. Маркс против русской революции. М., 2008. С. 66). Следовательно,
истоки противоборства двух мировых цивилизаций — евразийской и западной,
европейской — уходят своими корнями в XV–XVI века, что позволяет русофобии, как
идеологической системе, опираться уже на собственный опыт, извлекать из него
необходимые уроки, приспосабливаться к новой политической, экономической и
интеллектуальной среде. Это, как убеждают распад СССР, некоторые негативные
тенденции в жизни России и государств СНГ, усиливает ее разрушительную силу.

Формы и объективная суть
русофобии многообразны. Обратимся к материалам заседания «круглого стола» по
теме «Феномен русофобии: истоки и современность», который состоялся в Москве,
Российском институте стратегических исследований. Они были помещены на сайте
«Русский дом» 27 февраля 2013
г. и стали общедоступны. В обмене мнениями приняли
участие известные ученые, специалисты различных российских аналитических и
исследовательских центров. Разговор в целом состоялся деловой и конструктивный.
Как считает историк А. Н. Боханова, в русофобии выделяются несколько уровней: обывательский, выражающийся
главным образом в предубеждениях,интеллектуальный, аккумулирующийся в
препарировании русской истории в сочинениях, и политический, ориентированный
на то, чтобы «вызвать определенные политические акции, действия государств и
политиков». Иными словами, «русофобия — это комплекс».

П. В. Мультатули так же
подразделяет русофобию на три типа: историческую, политическую и духовную.
Хотя внешне предложенная им концепция укладывается в конструкцию А. Н.
Боханова, вместе с тем отличается большей конкретностью, вместо
«обывательского» и «интеллектуального» вводит понятие «духовность»,
подразумевающее само собой интеллектуальный уровень, в том числе и обывателей.
Примечательно, что П. В. Мультатули рассматривает русофобию не только как
орудие деформирования объективного восприятия масс, их сознания, но и
разрушения государственности. Он подчеркивает, что «по-существу, речь идет об
определенном идеологическом оружии на сегодняшний день, с помощью которого
…недоброжелатели России пытаются исказить самосознание нашего народа и тем
самым добиться его саморазрушения». Особо отметив, что «русофобия является
крайне опасным явлением», ученый утверждает, что она направлена не только
собственно против русских,
а вообще всех народов «русского мира», против государства, потому что с
его распадом начнется крушение всей страны, выражает сожаление, что «такое
опасное явление, как русофобия, не находит своей должной оценки ни в обществе,
ни во власти, ни в элите». Последние события на Украине — наглядное тому
подтверждение.

Т. А. Филиппова, историк и
журналист, из общей русофобии выделяет американскую, которая, с ее точки
зрения, является самой молодой среди прочих по историческим параметрам и
олицетворяет геополитическую конкуренцию. «Английская, британская, — поясняет
она, — исторически укорененная, немножко запылившаяся от времени русофобия, в
ней [присутствует] геоэкономический аспект. Это старая борьба за имперский
коридор». Т. А. Филиппова обращает внимание и на германскую русофобию, которая
периодически приобретает явный военно-политический признак, «актуализируется
накануне подготовки военно-политических конфликтов и чрезвычайно обостряется в
их процессе. Очень интересна русофобия с Востока, которая носит более
цивилизованный характер, часто подпитанный конфессиональными представлениями…
Поэтому, — заключает Т. А. Филиппова, — на мой взгляд, она конкретна. У нее
есть определенный носитель».

Историк М. Б. Смолин считает, что
в России отсутствует правовой механизм, регулирующий ответственность за
русофобию. «Внутри нашей страны, — констатирует он, — есть легально выходящие
издания, действующие авторы, которые даже получают награды за русофобские
тексты. Вот эта несообразность оценок пишущей братии, творчества в принципе не
может уложиться в голове нормального человека. Поэтому, с моей точки зрения,
русофобия внешняя имеет какое-то логическое, практическое объяснение, но вот
существование такого рода текстов и такого рода авторов в русскоязычной среде —
это аномалия».

Директор Центра информационных и
социологических программ Фонда исторической перспективы А. А. Музафаров
благоприятную почву для внедрения идей русофобии усматривает в том, что в
России наблюдается «колоссальное историческое невежество не только населения, но и
интеллектуальной элиты». По его убеждению, «это задает идеальную среду для
русофобских настроений и для их распространения в нашем обществе».

Можно обратиться и к другим
многочисленным материалам, в той или иной степени касающимся вопросов русофобии.
Думается, в этом нет необходимости. Приведенные высказывания позволяют
заключить, что к проблеме приковано внимание исследователей, четко обозначены
грани сложного и опасного для эволюции и консолидации общества явления. Они
выражают тревогу, говорят о целенаправленно ведущейся против России и СНГ
идеологической войне, призывают здоровые силы к объединению, выработке,
наконец, альтернативы сепаратизации и деградации государственности,
взаимоотчужденности, недоверию и враждебности. Это касается не только
Российской Федерации, но и других государств СНГ, находящихся в векторе
геостратегических интересов западных держав, прежде всего США, возложивших на
себя роль «мирового жандарма», их союзников по НАТО, а также набирающих силу
«азиатских тигров».

К сожалению, среди большой части
представителей политической и культурной элиты наблюдается пренебрежительное
отношение к русофобии и ее разрушительным последствиям. С одной стороны, все
контрастнее проявляется тенденция к утилизации, приуменьшению ее роли как рассадника
отчужденности между властью и народом под прикрытием популяризации западных
моделей «демократии», в том числе «гражданского общества», идей национализма и
сепаратизма, недоверия, враждебности и отчужденности. С другой — вольно или
невольно под русофобию буквально подгоняются как все еще сохраняющиеся и
унаследованные из далекого прошлого элементарные пережитки межнациональных
противоречий, дающие о себе знать в тех или иных регионах СНГ и Прибалтики, так
и типично противозаконные акции, бытовые хулиганства, имеющие ту или иную
антиобщественную окраску, совершаемые различными неформальными
негосударственными и иными объединениями. В СМИ популярны разговоры о
международных кредитах, золотовалютных резервах и энергоносителях, чем
интернационализме, дружбе народов, общности, сотрудничестве и взаимопомощи. В
результате иммунитет общества к русофобии и к другим подобного рода явлениям
ослабевает.

Существенную угрозу для единства
общества и его политических институтов таит в себе недооценка значения русофобии
как орудия идеологической войны. Д. О. Рогозин, один из, несомненно, успешных и
перспективных российских политиков нового поколения, которого никак нельзя
заподозрить в симпатиях к методам современной европейской политики, признавал,
что «русофобия, безусловно, существует», вместе с тем тут же поспешно заявлял,
что «она не является сегодня самой большой проблемой по той простой причине,
что это типичное явление: нелюбовь европейских наций друг к другу». Что же
касается русофобии к русским, продолжал он, то она «основана не только на
нелюбви, но еще и на страхе, который прививался веками: перед мощью России,
перед ее возможностями, перед ее тайной» (Независимая газета. 4 октября 2002
г.). С тех пор его взгляды могли эволюционировать, но
факт утверждения того, что русофобия, якобы, «не является …самой большой
проблемой», все же остается фактом. Мнение авторитетного политика,
государственного деятеля воспринимается среди немалой части общества как истина
в последней инстанции, официальная точка зрения и потому многого стоит. К нему
прислушиваются, ему верят.

Профессор Л. В. Смирнягин из
Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, специалист по
проблемам федерализма и региональной политики, просто-напросто убаюкивает
общественное мнение апологированием западной русофобии, называя ее не иначе как
типичным мифом. В своей статье «Россия глазами американцев», помещенной в
журнале «Неприкосновенный запас» (№ 1 (51), 2007
г.), отрицая обоснованность тезиса об одержимости Запада
русофобией «со времен пресловутого маркиза Астольфа де Кюстина, описавшего
Россию первой половины XIX века якобы в весьма суровых тонах», Л. В. Смирнягин
сообщает: «Довольно богатый опыт зарубежных путешествий дает мне смелость
утверждать: западная русофобия — действительно миф, притом миф именно русской
культуры, в которой ему отведено важное место. В США, где я побывал уже раз
тридцать и провел в общей сложности, наверное, года три, ее точно нет — по
крайней мере, в смысле какой-то устойчивой культурной традиции». Согласно его
точке зрения, миф о западной русофобии «представляет собой существенную часть
нашей (то есть русской. — М.Н.)
национальной идентичности, выполняя важную социальную функцию самоуспокоения
при обороне от внешней критики. Кстати, в данном смысле он вполне рационален,
сколь ни обличали бы его за ксенофобию и отрицание очевидных недостатков
российского бытия». Далее, пространно изложив представления «о собственной
культуре» у разных народов, ученый вдруг заявляет, что «обозначение западной
русофобии словом «миф» вовсе не отрицает существования этого явления», но тут
же уточняет, что «речь лишь о том, что оно, прежде всего, принадлежит русской
культуре, а не западной. Бытующие на Западе представления о России гораздо
более сложны, многослойны, противоречивы — как, впрочем, и любые другие
межкультурные представления. В них содержатся и позитивные, и негативные
эмоционально окрашенные тезисы; есть и такие, которые можно разворачивать как в
ту, так и в другую сторону». Таким образом, Л. В. Смирнягин в словесной трескотне
испаряет саму политическую суть русофобии, которая на практике идеологической
войны, ведущейся Западом не одно столетие, умело обволакивается всевозможными
так называемыми культурными «мифами».

Политическая русофобия, как
система, лишена константности. Она целенаправленно развивается и
совершенствуется. Весьма характерно в этом аспекте мнение Акоша Силади,
венгерского медиаспециалиста. Как сообщали «Новые Известия», он пришел к
заключению, что «образ России — это лишь продукт политтехнологии как современной
мифотворческой деятельности. Сегодня образ России существует только как
отрицательный феномен, как отклонение от нормы, как нарушение правил: он
представляет собой интерес лишь как чистый негатив» (Новые Известия. 25 декабря 2009
г.). Наглядный тому пример — бурный поток русофобской
литературы, нахлынувший в последние годы на западные книжные рынки,
обрушившийся на читателей, уверовавших в силу печатного слова.

Идеологическая война, ведущаяся
европейскими державами, не знает передышки и все более усиливается. Но у нее
нет уже прежнего абсолютного единства. И на Западе начинают появляться, правда,
пока достаточно редко, серьезные труды, авторы которых выступают против
оголтелой русофобии, призывают к здравомыслию. Выделяются среди них книги специалиста
в области политологии и международных отношений, доктора философских наук,
профессора А. П. Цыганкова из университета Сан-Франциско (США). Он — в недавнем
прошлом выпускник МГУ имени М. В. Ломоносова, где защитил кандидатскую
диссертацию, а в 2000
г. в университете Южной Калифорнии получил степень
доктора философии и продолжил научную деятельность. В отличие от
соотечественников, перекочевавших в «демократичный» Запад и первым делом
переметнувшихся на платформу очернителей своей Родины, ученый сохранил и
объективность восприятия реалий, и трезвость мышления. Позитивный резонанс
получили его работы о восприятии в России после «холодной войны» американских
идей и основных тенденциях в ее внешней политике. В одной из своих книг
(Russophobia: Anti-Russian lobby and American Foreign Policy. New York,
2009) А. П. Цыганков коснулся сложной темы — русофобии, роли и места
антирусского лобби в современной американской внешней политике. В ней он
рассмотрел причины возникновения напряженности в отношениях между США и
Россией, игнорирования Вашингтоном ранее принятых на себя обязательств о выходе
на новый уровень сотрудничества с Москвой, в частности, в таких актуальных
сферах, как борьба с международным терроризмом, обеспечение энергетической
безопасности, устранение политической нестабильности в отдельных регионах,
ограничение роста вооружений и ужесточение контроля за их распространением.
Автор показал, что большая часть американской политики формируется под влиянием
амбиции остаться единственной мировой супердержавой и интересов антироссийского
лобби, поставившего цель добиться изолирования России от западного мира. Хотя
эти группировки, утверждает А. П. Цыганков, не формируют официальную политику,
однако их влияние на ее разработку и реализацию общеизвестно.

Ученый не ограничился раскрытием
отрицательной роли, которую играют русофобы в определении отношений США к
России в мире после «холодной войны». Основываясь прежде всего на позитивных
материалах — официальных документах, публикациях печати, А. П. Цыганков позитивизировал
объективные и субъективные факторы, обусловившие постепенную потерю в
российском обществе интереса к разрекламированной западниками «американкой
идее». Он указал, что для лучшего понимания России необходимо более пристально
вглядеться в специфику ее истории, оригинальность политического и
социально-экономического развития, эволюцию как реформаторского, так и
оппозиционного течения. А. П. Цыганков отметил, что попытки после окончания
«холодной войны» навязать ей западные стандарты, в частности, в системе
правления, не имели успеха. Идеи американского политолога и экономиста из
Центра по вопросам демократии, развития и верховенства права в Стэнфордском
университете Ё. Ф. Фукуямы об освоении либеральных демократий, не менее
именитого социолога и политолога из Гарвардского университета С. Ф. Хантингтона
(1927–2008) — автора концепции этнокультурного разделения цивилизаций были
восприняты как «западные голоса», в виде «фасада политики, проводимой Западом
против незападных наций». Попытки следования им на практике не способствовали
облегчению «болезненного процесса самоопределения государства» Не вполне
соответствовала реальным потребностям России «идея, касающаяся осуществления
либеральной экономической реформы или шоковой терапии», которая навязывалась западными
экономическими институтами, например, Международным Валютным Фондом (МВФ),
наставлявшего российских демократов «дать столько свободы, сколько вы можете,
приватизировать с такой скоростью, с какой можете…». Путем силового «подавления
движения внутренней оппозиции», форсированными методами, без учета уровня
«национального восприятия идеи демократизации» проводилось так же и
преобразование существующей политической системы, что дискредитировало саму
идею (См.: Whose World Order? Russia’s
Perception of American Ideas after the Cold War. Notre Dame (Indiana, USA): University of Notre Dame
Press, 2004. Р. 6, 10, 31, 33). Это — общеизвестные факты. Однако в
большинстве западных публикаций их замалчивают или дают им искаженное
толкование.

А. П. Цыганков подчеркивает, что
«Россия — самостоятельная цивилизация, ее интересы и ценности отличаются от
таковых на Западе. Она исторически взаимодействовала с Западом, когда это
взаимодействие никак не угрожало российскому суверенитету или же культурной
самобытности». Прозападный курс 1993—1994 гг., считает автор, игнорировал эту
закономерность и «в результате под влиянием ряда международных и внутренних
событий философия радикальной реформы и стратегического товарищества с Западом
оказалась серьезно подорванной» (Ibid. P. 50, 58). В книге раскрываются идейные
воззрения бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС, Президента СССР М. С.
Горбачева, политический курс Б. Н. Ельцина, деятельность Е. М. Примакова по
преодолению кризисных тенденций, пересмотр отношений с Западом, улучшение
связей с Китаем и Ираном (Ibid. Р. 64, 106, 108). А. П. Цыганков обстоятельно
рассматривает разработку Россией «тактики баланса и расширения» для заключения
«стратегического союза по устранению американской угрозы и поддержке
многополярного мира». Вместе с тем не отрицает, что «Россия не может просто
изолировать себя …от Соединенных Штатов, которые отделены от Европы и Азии
тысячами миль океана», говорит о зарождении в России в период президентства В.
В. Путина философии прагматизма (См.: Whose World Order? Russia’s
Perception of American Ideas after the Cold War… P. 108, 116), стремлении
обновить политические связи с Западом, совершенствовать гуманитарное
сотрудничество, что создает условия для гармонизации отношений на новом уровне
при обоюдном стремлении. Реальность, однако, такова, что наследие прошлого
весьма зримо сказывается на диалоге сторон, его результативности, да и сама
притягательность «американской идеи» продолжает падать.

Часть исследователей подчеркивает
существование как в прошлом, так и настоящем непосредственной связи между
ростом напряженности в тех или иных регионах и разгулом русофобии для
дискредитации России. Джон Элдред, автор довольно интересной работы о
британской имперской и внешней политике 1846—1980 гг., на примере российско-турецкого
конфликта 1853—1856 гг. показал участие правящих кругов Великобритании в
провоцировании вооруженного столкновения двух стран. Пояснив, что «русофобия —
это иррациональные неприязнь и опасения относительно русских», среди ее
деятельных проводников он назвал лорда Пальмерстона, с подачи которого «Россию
русофобы преподносили как постоянную угрозу британским интересам. Все, что
связывалось с русскими, должно было презираться и рассматриваться с
исключительным подозрением». Вовлечение Британии в Крымскую войну, указывает Д.
Элдред, «в какой-то степени явилось результатом неработоспособности и
нерешительности кабинета лорда Абердина, неповоротливой дипломатии и нарастания
русофобии как в самом правительстве, так и среди широких масс». Автор подчеркивает,
что Британия, сталкивая Турцию с Россией, преследовала собственные
геополитические интересы: предотвратить нарушение сложившегося в Европе баланса
сил; сохранить британское военно-морское господство в Средиземноморье;
обезопасить путь в Индию; не допустить распада Османской империи (AldredJ. F.BritishImperialandForeignPolicy, 1846–1980. Oxford:
Heinemann Educational, 2004. P. 25). Для этого, прежде всего, следовало
вынудить Россию отказаться от попыток выхода на Черное море, к проливам
Дарданеллы и Босфор, свернуть отношения с Балканами. Как известно, официальный
Лондон с целью оказания давления на Николая I (1825—1855) за спиной России вел
хитроумные закулисные дипломатические игры с Австрией, Пруссией, Францией и
Портой, сколачивая антироссийскую коалицию. Первую скрипку в них играл
британский посол в Константинополе лорд Стратфорд де Редклифф (1786—1880), не
раз представлявший Великобританию в столице Порты и хорошо знакомый с нравами
двора султана Абдул-Меджида I. Российскому послу князю А. С. Меншикову
(1787—1869) прорвать их тандем не удалось. В марте 1853
г. по приказу императора Наполеона III французская
эскадра вошла в Эгейское море. Туда же устремился и британский флот. 21 мая
князь Меншиков покинул Константинополь, а 1 июня Россия разорвала дипломатические
отношения с Турцией. Спустя три недели, 21 июня Санкт-Петербург ввел войска в
Молдавию и Валахию, находившиеся под протекторатом России. Тегеран заявил
протест, который был оставлен без последствий. 4 (16) октября 1853
г. Османская империя объявила войну России, полагаясь на
поддержку западных держав, взаимодействие с ними.

Британская пресса с одобрения
правительства развернула шумную кампанию по дискредитации России. Каждый успех,
каждая победа на Балканах и на Кавказе российской армии вызывали очередной
всплеск русофобии. Д. Элдред пишет, что газеты особенно неистовствовали после
Синопского сражения, имея в виду разгром 18 ноября 1853
г. в Синопской бухте эскадрой в составе шести линейных
кораблей и двух фрегатов под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова эскадры
Осман-паши, насчитывавшей семь фрегатов и девять других судов. Она направлялась
на побережье Кавказа с крупным десантом. Подъем русофобии, антироссийские
настроения достигли «беспрецедентного уровня», подчеркивает Д. Элдред. Газеты,
не жалея красок, описывали морскую баталию, разгром 4-тысячного турецкого
отряда, преподнося его как «резню», прозрачно намекали на угрозу, которую
представляет Россия для Великобритании и Турции, если не принять меры для
«противостояния русским» (Op. cit. P. 30—31). В этой обстановке массового
военного психоза Английскому правительству было легко добиться одобрения планов
по изоляции России и начать военные действия в Малой Азии, Белом, Балтийском и
Баренцевом морях для сокрушения империи.

23 декабря 1853
г. английский и французский флот через Босфор вошли в
Черное море. Россия в ответ 9 февраля 1854
г. объявила войну Великобритании и Франции. Чтобы придать
своим провокационным действиям некий законный характер, в конце 27 марта
Англия, а 28 марта — Франция так же объявили войну России, которая де-факто
началась еще три месяца назад, на стороне Османской империи. Ее ход и
последствия известны: несмотря на победы на Балканах, битвы за Силистрию и
Карс, героическую оборону Одессы и Севастополя, сражения на море и горном
Кавказе, Россия под угрозой вовлечения в конфликт Австрии, Пруссии и Швеции,
его перерастания в мировую войну уступила давлению западных держав. Мирный
договор, навязанный на Парижском конгрессе и подписанный 18 (30) марта 1856
г., лишил Россию прав и привилегий, предусмотренных
Кючук-Кайнарджийским миром 1774
г., касавшихся покровительства над Молдавией и Валахией,
а также христианскими подданными Турции. Границы империи отодвигались от Дуная,
ее устье и часть территории Бессарабии присоединялись к Молдавии. России, как и
Османской империи, запрещалось иметь военный флот на Черном море, которое
объявлялось нейтральным. Она возвращала Турции все территории, занятые в ходе
войны, в том числе Карс. В итоге союзными державами России было нанесено и
военное, и политическое поражение. Таковы последствия вооруженного конфликта в
Малой Азии 1853—1856 гг., спровоцированного западными державами, в котором
русофобия выступала как одно из решающих орудий экспансионизма.

К теме «восточных кризисов» XIX
века и их связи с русофобией обратились и профессор университета Джона Кэрролла
в Кливленде (США) Ф. Дж. Колли, а также доктор философии из университета
Тунджели (Турция) Кандым Бадам. Основное внимание авторы сконцентрировали на
рассмотрении особенностей англо–российских отношений опять-таки в период
Крымской войны 1853—1856 гг., видя в них наиболее яркий пример, контрастно
проявляющий идеологические и дипломатические составные противоборства двух
великих держав. Ф. Дж. Колли и К. Бадам, представляющие разные
исследовательские школы, единодушны в том, что правящие круги Великобритании
использовали русофобию в качестве механизма обработки общественного мнения,
нагнетания напряженности и продвижения экспансионистских планов. Кроме того, с
точки зрения К. Бадама, благоприятные условия для манипулирования общественным
мнением создавало и продвижение Российской империи в направлении на юг, к
границам Персии и Оттоманской империи, что использовалось лордом Пальмерстоном
и другими идеологами политической русофобии в качестве доказательства
агрессивности намерений России (KellyF.J. Russophobia Refined: The
Changing Premises of British Fear and Hatred of Russia in
the Era of the Crimean War. Cambridge (MA): HarvardUniversity Press,
2010. Badem C. The
Ottoman Crimean War: (1853 – 1856). Leiden (Boston),
2010). Британия, таким образом, демонстрируя свое мировое лидерство, оставляла
за собой исключительное право судить о внешнеполитических действиях Российского
правительства на Ближнем и Среднем Востоке вблизи границ империи, ее
стратегических союзников в Прикаспии и бассейне Амударьи, принимать меры для
дестабилизации политических и экономических позиций.

Определенный научный и
практический интерес представляют и некоторые другие работы, касающиеся истории
и практики русофобии, идеологической войны Англии и других европейских держав
против России и СССР, вышедшие в свет за последние два десятилетия. При
неадекватности фактологической базы, хронологических рамок, целей и характера
исследований в них ощущается стремление воссоздать реалистичную картину крайне
сложных, противоречивых процессов во взаимоотношениях великих держав в
переломном XIX в., стратегии и тактики их подходов при решении общемировых
проблем в зонах «жизненных интересов» в регионе Центральной Азии. Все же
говорить о переоценке ценностей не приходится. Западная историография восточной
политики России, освещение современных проблем, волнующих российское общество и
СНГ после распада СССР, продолжают нести на себе отпечаток наследия «холодной
войны». Правда, и это нельзя не отметить, написанные, как прежде в разгар
«холодной войны» и наступления на СССР, оголтело антироссийски встречаются
крайне редко. Публикации ныне стали более искуснее, завуалированнее, а выводы —
не столь крикливые и категоричные, с оттенком толерантности. Поток чрезмерно
идеологизированных работ по сравнению с 1950–1970 годами сократился. Однако
фальсификационная и дезинформационная машина западной пропаганды, настроенная
на идеологическую войну, не знает передышки и не дает сбои. Сегодня в моде
скрытный, утонченный метод политической русофобии, который включает целый ряд
направлений. Среди них — публикации путевых заметок, дневников и мемуаров
эмиссаров Ост-Индской компании, офицеров его особо секретного политического
отдела, многочисленных вояжеров — специальных посланников, побывавших в России,
Иране, Афганистане, Бухаре, Хиве и Коканде в основном в первой половине или
середине XIX века под видом «путешественников». Они носят тенденциозный
характер, противопоставляют народы региона «цивилизованным» европейцам,
представляя их «дикими», «варварами», «коварными», «жестокими» и т.п. Причем
эти нарративные материалы зачастую не сопровождаются квалифицированным
предисловием и необходимыми комментариями. Особую строку занимает «бессмертное»
наследие отцов классической британской политической русофобии (Р. Вильсон, Д.
Ургухарт, Д. Л. Эванс, Д. Макнил, Г. Пальмерстон, М. Эльфинстон, Г. К.
Роулинсон и др.), написанные главным образом в период XIX века, но
систематически переиздающиеся, обеспечивая константность консервативного
взгляда на политику России в Центральной Азии, ее отношения с соседними
восточными государствами. Следом идут публикации современных историков,
политологов, экономистов, посвященные «объективному» исследованию истории и практики
российской восточной политики, ее взаимоотношений с Ираном, Афганистаном, Хивой
и Бухарой. Они подводят своеобразную научную базу под устоявшиеся деструктивные
представления, выдвигают в свою очередь довольно сомнительные концептуальные
конструкции об «агрессивности» политики России, ее нацеленности на «захват
территорий» и «колонизацию».

Значительная роль в
воспроизводстве общей нестабильности в «недружественных» странах, во
вмешательстве в их внутренние дела, формировании оппозиционных настроений принадлежит
печатным и электронным средствам массовой информации. Опыт прошлого,
многочисленные факты современности наглядно показывают, что на них делается
ставка при использовании русофобии в качестве оружия идеологической войны. В
условиях существования всемирной паутины СМИ такая задача легко осуществима:
во-первых, имеется реальная возможность для доведения заданной информации
независимо от пространственных или же временных параметров до любой страны на
любой точке планеты, конкретной аудитории как обычным способом, так и каналы
электронной связи; во-вторых, — обеспечить быстрое тиражирование информации,
скрыв источник, избегая ответственности за фальсификацию или дезинформацию.
Если учесть, что при куда меньших возможностях в условиях «холодной войны» подрывным
радиостанциям, такими, как «Свобода» и «Голос Америки», удалось прорвать
«железный занавес» советской пропаганды, то легко можно представить, какой
разрушительной силой обладают СМИ сегодня. Отсюда — чрезмерно повышенный
интерес к ним на Западе, призывы к «свободе прессы», «независимой» журналистике
и т.п.

Обратимся к исследованиям
политолога В. С. Феклюниной из Ньюкаслского университета (Англия). Кстати, она
из России, окончила аспирантуру, в 2005
г. в Саратовском государственном университете защитила
кандидатскую диссертацию на тему «Политический имидж России в американской
прессе 2000-2004 гг.» в которой предприняла попытку «проследить истоки
негативного отношения к России, выявить психологические причины устойчивости
«образа врага», рассмотреть «в полном объеме процесс формирования политического
имиджа современной России в США на материале публикаций средств массовой
информации», раскрыть их роль в создании «политического имиджа государства». В.
С. Феклюнина пришла к заключению, что «политический имидж России в средствах
массовой информации США является противоречивым. В его структуре существенна
роль негативных стереотипов об СССР, русском человеке времен «холодной войны»,
политического мифа о склонности российского народа к несвободе, рабству. Положительные
элементы в структуре имиджа России незначительны, находятся на периферии
структуры имиджа, их роль уменьшается в 2003—2004 годах». Среди имиджевых
константов она выделила «образ антидемократических тенденций, как часть
внутриполитической составляющей имиджа России, и образ отношений с
«неблагонадежными» государствами, как часть внешнеполитической составляющей».
(См.: Феклюнина В. С.
Политический имидж России в американской прессе 2000-2004 гг. Автореф. дис.
канд. полит. наук. Саратов, 2005. С. 5, 12, 17, 18-19). Последнее наводит на
мысль о попытках некоторых средств информации США вмешиваться во внутренние
дела России, ссылаясь на так называемые «антидемократические» тенденции,
отношения с «неблагонадежными» государствами, оказать влияние на ориентацию ее
внутренней и внешней политики. Никакое уважающее себя государство такое не
может кому бы то ни было позволить.

В своей новой работе, вошедшей
самостоятельным разделом в сборник статей под редакцией Т. Рея, профессора
политических наук из Туланского университета (США), В. С. Феклюнина
пересмотрела прежние взгляды. Если в диссертации она утверждала о прямом и
самом активном участии в создании из России «образа врага» ведущих средств
массовой информации США, таких, как «Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Таймс», то
теперь заявляла об обратном: русофобия — явление внутреннее, российское, не
привнесена извне, то есть Западом, ее главные популяризаторы — средства
массовой информации (СМИ), «принадлежащие государству» или «контролируемые
государством», «элитные группы», поддерживаемые властями(FeklyuninaV. S. Constructing
Russophobia /Russia’s
identity in international relations: images, perceptions, misperceptions. Ed. by Ray
Taras. London; New
York, 2012. Р. 91, 92). Для подтверждения этих тезисов
В. С. Феклюнина ссылается на Агентство печати РИА «Новости», являющееся
основным поставщиком на российский рынок СМИ зарубежной информации,
телевизионные и интернет-проекты, среди них — Иностранные СМИ (InoSMI),
Strana.ru, «Зарубежная пресса о России», публикации «Независимой газеты»,
«Российской газеты», «Московского комсомольца» и др. Вместе с тем почему-то
забывает уточнить, что в России подавляющая часть телевизионных каналов давно
являются частными, большинство газет из-под контроля государства так же
выведены и принадлежат различным компаниям и корпорациям.

В. С. Феклюнина поддерживает
расхожее на Западе мнение о том, что официальная Москва возродила традиции
советской пропаганды, якобы, насаждавшей взгляд о «враждебном окружении
России», идеи «об иностранных угрозах режиму», игравшие ключевую роль в политике
Советского Союза, но более или менее забытых после второй мировой войны». Для
доказательства, что правящие круги используют русофобию в собственных
интересах, ссылается на ее подъем в период избирательной кампании В. В. Путина
и Д. В. Медведева, противопоставление Запада и России путем выпячивания
своеобразия России, специфической интерпретации понятия «мы» и «они». Этот
метод, по утверждению автора, использовался и позднее в обход критике
«российских властей, их политики и некоторых действий» для избегания
изобличения режима в целом, замалчивания о русофобии внутренней и, акцентируя
внимание на западной, представляя ее как «продукт преднамеренных попыток
исказить образ России» (Ibid. P. 92, 98). Заявление в корне неверное:
принципиальные отличия между двумя системами — российской и европейской — еще
сохраняются и, судя по историческим реалиям, так останется и в ближайшие
столетия, ибо их неадекватность очевидна и неизвестно, за какой из них будущее;
«российские власти» за конкретные провалы критикуют все газеты, кроме
проправительственных, не щадят их ни коммунистические издания, ни даже
«Аргументы и факты»; о русофобии, в том числе внутренней, говорят и пишут
многие СМИ, к сожалению, не всегда компетентно и достаточно убедительно.

Значительное место в работе
отведено участию западных печатных и электронных средств массовой информации в
популяции русофобии через российские СМИ. Общеизвестно, что не все они
объективно освещают жизнь России, ее партнеров по СНГ, состояние отношений с
зарубежными странами, международными организациями. Некоторые публикации,
касающиеся вопросов «демократизации», формирования «гражданского общества»,
либерализации правовых, экономических и социальных институтов и норм,
напоминают неприкрытое навязывание западных стандартов, вмешательство по
внутренние дела. Естественно, для обеспечения суверенитета и безопасности
государственные органы вынуждены идти на принятие соответствующих
ограничительных или запретительных мер, носящих временный характер. В. С.
Феклюнина, напротив, отстаивает расширение свободного присутствия западных СМИ
в российском информационном пространстве, рассматривает их как некий показатель
демократизации. «ИноСМИ, — заявляет она, — играют уникальную роль в российском
Интернете. С одной стороны, очевидно, что проект вносит свой вклад в
продвижение демократии, поскольку обеспечивает доступ к критическим публикациям
о России, с другой стороны, — позволяет подпитывать русофобию». Однако тут же
признает, что «присутствие большого количества критических публикаций интерпретировалось
многими читателями как наглядное свидетельство широкого распространения на
Западе русофобии. А один из читателей на форуме «ИноСМИ» даже заметил, что,
прочитав ряд переведенных статей, «у меня создалось впечатление, что Россия
…окружена непримиримыми врагами и этой конфронтации никакого конца не будет».
Увы, В. С. Феклюнина значения критическому отзыву не придала или не пожелала
придать. Она с прежним упорством, достойным лучшего применения, повела речь о
преимуществах тесной интеграции российских газет с ИноСМИ, ибо «воздействие
проекта превышает, безусловно, размер его аудитории». На чем основан такой
вывод, — остается неясным, как и подбор основных источников информации. Ни для
кого не является секретом, что ни «InoSMI», ни прочие интернет-проекты, ни
цитируемые автором «Российские вести», «Независимая газета» и даже «Известия»
выражают далеко не всю пеструю палитру общественного мнения, дают о нем в
лучшем случае поверхностное представление. Следовательно, они вряд ли могут
служить добротным материалом для серьезного анализа и выводов.

По-философски рассуждая о
«конструировании русофобии», В. С. Феклюнина не обошла вниманием передачу Д. К.
Киселева в августе2008 г.
в авторской телевизионной программе «Вести+», специально посвященной
идеологической войне, ведущейся Западом против России. Она подробно изложила ее
содержание, экскурс журналиста в историю, его обращение к примеру других стран
для доказательства того, что русофобия представляет собой устойчивое «явление в
жизни Европы», объединившейся в «иррациональной ненависти к России». Назвала
примеры, приведенные в передаче, в частности, о русофобии в фашистской
Германии, «банальными», потребовавшимися, чтобы таким образом доказать, будто
бы она всецело остается константной, причем, по Киселеву, «степень враждебности
не зависит от характера политического режима в России, но усиливается всякий
раз, когда Россия крепнет». В. С. Феклюнина обнаружила в передаче и попытку
представить «критику режима изнутри как проявление внутренней русофобии —
явления, в равной степени угрожающего выживанию России», усомнилась в
действенности «пропаганды, контролируемой государством». Она не скрыла своего
сожаления, что «за минувшее десятилетие в российской элите прослойка
либералов-прозападников, последовательно отвергавших представление Запада как
[рассадника] русофобии, драматично сократилась и по численности, и по влиянию.
В их выступлениях восходяще отрицательный образ России на Западе расценивался
не как результат иррациональной ненависти к ней, а, скорее, как неизбежное
последствие событий, происходивших внутри страны непосредственно». Апеллируя к
высказываниям известного российского журналиста-международника А. Е. Бовина
(1930—2004) и депутата Государственной думы И. М. Хакамады для отстаивания
своей концепции, В. С. Феклюнина рекомендует, что «единственный законный
способ» избавиться от критики Запада — это «изменить действительность, то есть,
устранять те недостатки, на которые указывается критиками России». Иными
словами, перестроить жизнь на сугубо западный манер.

Процесс, как считает В. С.
Феклюнина, не будет легким, серьезным препятствием в обновлении российского
общества является позиция неких «фундаменталистов-националистов», бросивших
вызов Западу, утверждающих об особом, отличном от Европы пути развития России.
«Хотя в этой элитной группе, — констатирует В. С. Феклюнина, — имеются
различные представления о положении, занимаемом Россией в мире,
предпочтительной стратегии ее политической, экономической и внешней политики,
она выделяется безоговорочным признанием реальности русофобии». По мнению
фундаменталистов-националистов, утверждает автор, «западная русофобия …не
исчезла с окончанием «холодной войны», сохраняет свое воздействие независимо от
любых политических или же экономических преобразований, которые имели место в
России в течение последних двадцати лет». В. С. Феклюнина в качестве
иллюстрации приводит слова академика С. А. Микояна (1929—2010) о том, что
русофобия остается «реальным политическим явлением, придуманным ведущими
мозговыми политическими центрами на Западе», лидера КПРФ Г. А. Зюганова,
неоднократно называвшего русофобию «злонамеренной», эксперта С. А. Маркова,
считающего, что «русофобия на Западе для многих стала почти что официальной
идеологией». Она особо выделяет высказывания К. И. Косачева, заявляющего, что
немногие западные страны «нуждаются в сильной и устойчивой России, несмотря на
все их заявления и даже, несмотря на здравый смысл», а также В. А. Никонова,
убежденного в том, что на Западе уверенными ощущают себя только тогда, когда Россия
видится им слабой, униженной и зависимой. Подводя итог дискуссиям, В. С.
Феклюнина отвергает в целом явно отрицательное отношение широкой общественности
к русофобии, дебаты вокруг которой в начале 2010-х годов приняли острейший
характер, и, пытаясь доказать правильность собственной концепции, отмечает, что
высказывания оппонентов восприняли как должное не все: например,
либералы-прозападники отвергают существование какой-либо связи между западной
критикой режима и русофобией, а «националисты-фундаменталисты», напротив,
усматривают в них попытки оказать прямое влияние на внутреннюю
русофобию.ападной ание аемые националисты-фундаменталисты критикой режима и
русофобиейотмечает8 percents goodya gazeta, 7 April 2010).

В работе В. С. Феклюниной нашли
отражение и некоторые другие вопросы, касающиеся построения русофобии и ее
содержательных аспектов. Уже сама постановка проблематики, исследование
которой, несомненно, имеет прикладное и политическое значение, специфика
подходов к ее освещению отчетливо указывают на то, что западные идеологические
и аналитические центры ведут поиск новых форм и методов обработки общественного
мнения в традициях «холодной войны». Она, хотела того автор или нет, проливает
свет на причины того, почему правящие круги западных стран столь рьяно пекутся
о «свободе печати», разгосударствлении средств массовой информации,
«независимом телевидении» и т.п. В условиях реально сложившейся после распада
Союза ССР в России и государствах СНГ непростой политической, экономической и
социальной ситуации, идеологической аморфности печать, телевидение и радио
превращаются в мощнейшее, доступное и наиболее действенное орудие направленной обработки общественного мнения,
пропаганды западных идейных, нравственных ориентиров и духовных ценностей.

Исследования, раскрывающие
ситуацию в России и СНГ, отнюдь непростую и далеко неоднозначную, с позитивных
позиций, на Западе остаются редким исключением. Те институты «демократии»,
которые подпитывают финансовыми инъекциями деятельность по обработке
общественного мнения, предпочтение отдают работам подрывного характера,
деформирующим социально-политическую среду, таящим в себе потенциальную угрозу
единству общества и государства. Такие в пропагандистском книжном потоке
встречаются часто, фальсифицируя историю, апологируя колониалистскую политику
Англии в прошлом, а сегодня интервенционистскую — США, преподнося саму Россию
источником нестабильности, наделяя ее признаками агрессора.

По мере усиления накала борьбы
США и их союзников за мировое господство, передел зон «жизненных интересов» и
рынков векторы русофобии не сужаются, а расширяются. Они охватывают все спектры
политической, социально-экономической и культурной жизни России и СНГ в целом,
их положение в мире, отношения с государствами Центральной Азии, участие в мирохозяйственных
связях и построении международных отношений. Стараниями западных стратегов
нового «мирового порядка», прежде всего США, открыто развязавших войны на
Ближнем и Среднем Востоке, а теперь и СНГ, являющихся сферой геополитических
интересов России, русофобия превратилась в орудие идеологической экспансии,
раскола единства народов и государств. События на Украине подтвердили это.

Оригинал материала опубликован на ленте АПН.